Что такое «не везет» - [17]

Мы и не заметили, как ребята оделись и ушли с пляжа. Тоже пижоны, подождать не могут. Остался я с Борькой один. Напялил рубашку и брюки, трусы даже отжимать не стал, и так высохнут.

Надо бы поесть, но не хотелось. Борька купил мне в киоске два стакана газировки, сел на скамейку и стал книжку читать. Неинтересная, я такие в руки не беру. Пошел чаек глядеть.

Долго солнце не садилось. Оно горячее, будто кусок металла раскалили добела. Сейчас море зашипит, как только солнце его коснется. Но солнце тихо исчезло, и море не зашипело. Я еще тогда подумал, что это не море. Просто положили зеркало, вот оно и блестит между берегов.

Стало темнеть. Вижу: остался я на целом пляже один, один до самого горизонта, даже страшно стало. Побежал к Борьке — рядом с ним сидит девчонка. Сел я на край скамейки, будто чужой, смотрю прямо в море. Если Борька захочет, чтобы я оказался его братом, сам скажет.

Когда она появилась?.. Сидит и посматривает на него. Плечи у нее загорелые еще больше, чем у меня. Юбчонка широкая, в разноцветную клетку, торчит во все стороны.

— Я целый день на солнце, а никак дочерна загореть не могу, — говорит Борька.

— Просто у меня кожа смуглая, — отвечает она, — а у тебя нет.

И улыбается. Сама в глаза ему глядит, будто больше не на что смотреть. Сидят и сидят, больше молчат, чем говорят, но с места не двигаются. А Борька обещал в кино меня повести на сеанс, на который дети не допускаются. У меня кончики пальцев от обиды закололо: я кулаки незаметно сжал, чтобы не волноваться. Так я закаляюсь.

— Тебя как звать? — спрашивает Борька.

— Меня? Джульетта…

Джульетта… Может, она из кино?

— А тебя, — говорит, — я знаю, как зовут. Ромео, да? Угадала?

— Еще как угадала! — засмеялся брат.

Так она Борьку и звала — Ромео. А по-моему, Борьке с настоящим Ромео и рядом стать нельзя. И ростом он ему под мышку, и вихор, сколько ни слюнявь ладонь, торчит. На брюки лучше не глядеть. Последний раз гладили на фабрике, когда шили. А самое главное — шпаги нет! Так я ему после и сказал. Борька меня за это чуть не ударил. «Ты, — говорит, — ревнуешь меня к ней». Это значит, я вроде бы хочу, чтоб мы были вдвоем, без нее. Мне-то что! Я бы и сам устроился, но не велели от него отставать. А что он урод, это факт.

Джульетта — другое дело! Очень красивая. Лучше, чем в кино. И язык у нее подвешен… Борьку легко заговаривает. Он ей едва успел про свое детство рассказать, а она ему и про класс, и про всех девчонок и ребят, кто с кем дружит, кто в кого влюблен, кто поссорился, и про учителей.

— Слушай, — говорит Борька, — а родители о тебе не беспокоятся?

— Нисколько, — отвечает она. — Я их давно перевоспитала, они у меня были старомодные.

Захохотала и прибавляет:

— Проводишь меня домой? А то я одна боюсь поздно ходить.

Долго мы до ее дома шли. Они впереди, я за ними, так, чтобы она не догадалась. Улица Гегеля, дом 6. Я еще запомнил: Гегель — это как Гоголь, только лично мне менее известен.

Потом они возле калитки ходили. Шаги у нее маленькие, он шагает раз, а она два. Он раз, а она два. И молчит… Там как раз фонарь. Их вижу, они меня — нет. Я за палисадничком спиной к забору прижался.

— Ну, пока, — говорит она.

Это когда они в четвертый раз возле ее калитки остановились. Протягивает Борьке руку.

— Завтра придешь на то же место, Ромео? — спрашивает.

— Приду, — шепчет Борька.

— А кто это за тобой ходит?

— Брат.

— А, брат… Симпатичный… Только ты его с собой не бери. Пусть сам гуляет, ладно?

— Ладно.

И убежала.

Распоряжается так, будто Борька не мой брат, а ее!

Зачем ему завтра приходить, когда они обо всякой ерунде разговаривают? Если бы, например, на лодке покататься… Или в пещеру сходить… Я, выходит, вообще никто, должен отдельно гулять? А если я чего-нибудь натворю?

Утром с моим братом что-то случилось. Штукатурит кухню в однокомнатной квартире на третьем этаже и все время насвистывает. Я ему раствор в ведре мешал, и он мне за целый день ни разу по шее не дал. Переставал свистеть только, когда хлопала дверь. Значит, мастер пришел проверять качество. Качество есть, но лучше все же не свистеть.

С работы Борька отпросился пораньше, забежал в парикмахерскую, подстригся. И меня заодно подстригли. Потом в общежитии снял спецовку, надел чистую зеленую ковбойку и показал пальцем на кровать:

— Отсюда никуда не уходи. Скоро приду. А если задержусь, все равно сиди на месте. Понял?

— Понял. А то под дых…

— Верно! — сказал Борька и убежал.

Я сидел-сидел, и стало очень скучно. По радио всякую дрянь передавали — и то слушал. А когда комната стала серой, не выдержал. Вышел на улицу, иду. До конца улицы дошел. На трамвай сел, два раза от круга до круга проехал. Потом кондукторша меня ссадила:

— Иди ты, сынок, спать! Темно уже.

Пришел я в общежитие так поздно, что даже Борька был дома. Как он со мной обошелся, это никакого интереса не представляет. Он все может, потому что старший брат, хотя и двоюродный.

— Гена, — говорит, — запомни! Больше один не останешься!

Но я понял, что в душе у него поют соловьи, прямо заливаются. Наверно, опять по улицам ходили туда-сюда. Лучше бы на трамвае катались.

К концу работы мастер попросил меня сходить за сигаретами. Несу их — кто-то меня окликает: