Что посеешь... - [7]
— Ну... в основном... что Дон Кихот с ними воевал.
— Да, маловато этого! — вздохнул дед. — Мельница — интереснейшее устройство. Бесспорно какой-то гениальный человек её изобрёл. Ну, с виду ты, наверное, знаешь её: деревянная башня, наверху купол поворачивающийся, из купола четыре огромных крыла торчат — как пропеллер, но только огромный. Наверху башни — обязательно флюгер, чтобы видеть, откуда ветер дует. Прежде чем начать молоть зерно, мельник выходит из мельницы, смотрит на флюгер — в какую сторону ветер дует. От купола вниз идёт такая большая жердь. Берётся мельник двумя руками за неё и поворачивает купол вместе с крыльями к ветру. Вокруг мельницы вбиты большие колья, и мельник, направив крылья, привязывает жердь к какому-то колу, чтобы закрепить купол, чтобы он так и стоял, нацеленный на ветер, не поворачивался больше.
Крылья на куполе начинают вертеться: поймали ветер! От крыльев вращается ось в центре — толстое бревно, на нём надета огромная шестерня, она зубьями своими цепляет и крутит другую шестерню, надетую на вертикальном уже бревне, которое вниз мельницы идёт, и там на него надето большое колесо. Колесо это крутится и вертит расположенные по его краям жернова.
Жернова — такие круглые камни, скошенные снизу. Под них насыпают зерно, жёрнов, вращаясь, растирает его в муку, по специальному жёлобу мука ссыпается в мешок.
Насыпался мешок муки — завязывают его, ставят следующий. Все тут, конечно, белые от муки, но внимания на это никто уже не обращает: потом отряхнёшься, когда работа закончится. Нагрузим рыдван белыми мешками с мукой и едем домой. Приезжаем — мать разжигает печь. В избах тогда такая огромная русская печь была, на пол-избы. Мать заквасит тесто, вылепит хлебы, поставит в печку. Потом вынимает их — румяные, горячие! Кроме хлеба — ну, это потом уже — блины пекли, лапшу делали. Наешься — не вздохнуть. Но это редко так бывало, раз в год, когда с мельницы возвращались. И даже тут: ешь, но не забываешь, сколько этому празднику предшествовало трудов!
Чего не было у нас — это сахару. Вместо него мы кулагу делали: зерно заливали водой, ставили на печь, оно прорастало — его мололи, варили такую жидкую кашу. Она сладкая получалась, и добавляли в неё яблок. К тому времени у нас уже в саду всё созревало: яблоки, груши, «китовка» (у нас так мелкие яблочки сорта «китайка» называют), тёрн (разновидность сливы) — тёрн жёлтый, потом был у нас ещё тёрн телеграфский. Не знаю даже, откуда такое название бралось. Яблок насушим, из тёрна варенье — тоже на зиму, зима длинная и холодная предстоит! Ну, тут настаёт время заниматься скотом. Скажем, пять овец выросло — одну можно зарезать. Отец в сарае забьёт овцу, а мы смотрим, учимся!
— Так это жутко, наверно! — Я перебил деда, даже задрожал.
— А баранину ешь? Ботинки из кожи носишь? Настоящий мужик всё должен уметь! Ну вот, часть баранины съедим: щи с бараниной, баранина с кашей. В основном только зимой мясо ели, был праздник такой, назывался «мясоед». Остальное мясо засолим в запас. Отец выделает баранью шкуру, шерстью внутрь — в избу принесёт, встряхнёт. «Ну, чего, мать? — говорит. — Тебе, что ли, тулуп сошьём?» — «Да нет, — мать говорит, — из одной шкуры тулупа мне не выйдет. Давай Егорушке тулупчик сделаем: он как хорошо в этом году работал!» — «А и правда! — отец улыбается. — Тогда уж надо ему и валеночки скатать!» У нас на краю деревни каталь жил, валенки катал из овечьей шерсти, но это особое искусство, не все им владели. А мы начинаем из овечьей шкуры тулуп выделывать. Сначала очищают её от остатков мяса, жира, потом натирают мукой, отрубями, квасят, потом дубят — в муке из дубовой коры, от коры она становится коричневая.
— Понял! — закричал я. — Потому и называется «дублёнка» — от слова «дубить»!
— А слово «дубить» — от слова «дуб»! — кивнул дед.
— Как-то ты аппетитно всё это рассказываешь!
— А любая работа аппетитна, когда умеешь её делать! — сказал дед. — Ну, просушат потом шкуру, и мать начинает шить тулуп. «Тебе со сборами, что ли, делать?» — мать спрашивает. «Со сборами, конечно, со сборами!» — говоришь. Тогда мода была: тулупы со сборами. Не думай, что мода только сейчас есть, — тогда молодёжь тоже думала, как получше одеться! И вот наденешь тулуп со сборами, новенькие валенки, выходишь на главный проулок как король. Но не совсем, правда, как король. Очень большая ясность была, даже в детском мозгу, что всё это ты не так получил, а заработал!
— Да-a! Хотел бы я заработать себе дублёнку!
— А ты работай — и всё у тебя будет! — сказал дед. — Ну, тут уже вовсю наступает зима, — продолжил он. — Снегу наметает — до самой крыши, ветры страшные! У нас местность ровная была, степная, ветры как хотели гуляли. Но опять же ничего страшного: соберёмся все дети в избу, у нас или у Булановых, сидим, греемся, и кто-нибудь рассказывает что-нибудь. Моя старшая сестра Татьяна здорово умела рассказывать. «Вот, — говорит, — мы здесь с вами сидим, а избушку нашу ветер поднял и несёт по воздуху далеко-далеко, в невиданные края, где никто из наших не был ещё!» Мы прижмёмся друг к другу, сидим — страшно, но и интересно. Потом кто-нибудь не выдержит, выскочит из общей кучи, быстро глянет в окно, — а там не видно ничего, метель несётся, будто мы действительно по воздуху летим! Помню, я однажды пытался тоже начать рассказывать — решил свой сон рассказать. Говорю: «Снится мне степь, и иду я по ней. Иду по ней, иду...» Все начинают вдруг хохотать. Я обижаюсь. «Дайте, — говорю, — рассказать! Ну, значит, иду я, иду...» Все снова в хохот. Так я, по-моему, и не сумел рассказать свой сон. Но помню, про себя стал всякие истории сочинять. Разговаривать я не очень бойкий был, но всё время разные истории про себя воображал!
Литературная слава Сергея Довлатова имеет недлинную историю: много лет он не мог пробиться к читателю со своими смешными и грустными произведениями, нарушающими все законы соцреализма. Выход в России первых довлатовских книг совпал с безвременной смертью их автора в далеком Нью-Йорке.Сегодня его творчество не только завоевало любовь миллионов читателей, но и привлекает внимание ученых-литературоведов, ценящих в нем отточенный стиль, лаконичность, глубину осмысления жизни при внешней простоте.Первая биография Довлатова в серии "ЖЗЛ" написана его давним знакомым, известным петербургским писателем Валерием Поповым.Соединяя личные впечатления с воспоминаниями родных и друзей Довлатова, он правдиво воссоздает непростой жизненный путь своего героя, историю создания его произведений, его отношения с современниками, многие из которых, изменившись до неузнаваемости, стали персонажами его книг.
Валерий Попов — признанный мастер, писатель петербургский и по месту жительства, и по духу, страстный поклонник Гоголя, ибо «только в нем соединяются роскошь жизни, веселье и ужас».Кто виноват, что жизнь героини очень личного, исповедального романа Попова «Плясать до смерти» так быстро оказывается у роковой черты? Наследственность? Дурное время? Или не виноват никто? Весельем преодолевается страх, юмор помогает держаться.
Валерий Попов, известный петербургский прозаик, представляет на суд читателей свою новую книгу в серии «ЖЗЛ», на этот раз рискнув взяться за такую сложную и по сей день остро дискуссионную тему, как судьба и творчество Михаила Зощенко (1894-1958). В отличие от прежних биографий знаменитого сатирика, сосредоточенных, как правило, на его драмах, В. Попов показывает нам человека смелого, успешного, светского, увлекавшегося многими радостями жизни и достойно переносившего свои драмы. «От хорошей жизни писателями не становятся», — утверждал Зощенко.
Издание осуществлено при финансовой поддержке Администрации Санкт-Петербурга Фото на суперобложке Павла Маркина Валерий Попов. Грибники ходят с ножами. — СПб.; Издательство «Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ», 1998. — 240 с. Основу книги “Грибники ходят с ножами” известного петербургского писателя составляет одноименная повесть, в которой в присущей Валерию Попову острой, гротескной манере рассказывается о жизни писателя в реформированной России, о контактах его с “хозяевами жизни” — от “комсомольской богини” до гангстера, диктующего законы рынка из-за решетки. В книгу также вошли несколько рассказов Валерия Попова. ISBN 5-86789-078-3 © В.Г.
Р 2 П 58 Попов Валерий Георгиевич Жизнь удалась. Повесть и рассказы. Л. О. изд-ва «Советский писатель», 1981, 240 стр. Ленинградский прозаик Валерий Попов — автор нескольких книг («Южнее, чем прежде», «Нормальный ход», «Все мы не красавцы» и др.). Его повести и рассказы отличаются фантазией, юмором, острой наблюдательностью. Художник Лев Авидон © Издательство «Советский писатель», 1981 г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.