Что моё, то моё - [15]

Он снова взглянул на часы, а потом стянул с себя белый халат и надел потрёпанную куртку. Когда они вышли из кабинета, врач закрыл дверь и по-дружески положил Стюбё руку на плечо.

– Удачи, – спокойно сказал он. – Она вам пригодится.

Когда они проходили мимо прозекторской, Стюбё оглянулся.

На улице лило как из ведра. Но ему всё равно захотелось пройтись до дома пешком, хотя на это и пришлось бы потратить целый час. Было 16 мая. На часах начало седьмого. Издалека доносились звуки музыки: больничный оркестр репетировал «Да, мы любим»^[6], фальшивя и без энтузиазма.

13

Что-то произошло. Стены комнаты словно раздвинулись, стало намного светлее. Исчезло гнетущее ощущение больницы. Металлическая кровать была придвинута к самой стене, прикрыта клетчатым пледом, на ней лежало несколько подушек разных цветов. Посередине, лицом к окну, на мягком удобном стуле с подлокотниками сидела одетая как на парад Альвхильд Софиенберг, ноги её упирались в пуф. Какой-то кудесник поколдовал над её серыми редкими волосами – на голове была аккуратная укладка.

– Вы отлично выглядите, Альвхильд! – поприветствовала её Ингер Йоханне Вик. – Так-то гораздо лучше!

Окно было распахнуто настежь. Наконец наступила настоящая весна. Два дня прошло после праздника 17 мая, и уже чувствовалось, что приближается лето. Улетучился запах гниющего лука. Ингер Йоханне ощущала, как из сада в комнату наплывает аромат свежевскопанной земли. Пожилой мужчина с лопатой чуть приподнял шляпу, когда она проходила по двору. Хороший сосед, кивнула на него через окно Альвхильд Софиенберг. Занимается садоводством на досуге. Не мог смотреть на то, что происходило с садом, пока она болела. На её лице появилась смущённая улыбка.

– Честно сказать, я уже и не рассчитывала вас снова увидеть, – сказала она спокойно. – В прошлый раз вы явно чувствовали себя здесь неуютно. Ничего-ничего, я вас понимаю, – произнесла она, когда Ингер Йоханне подняла было руку протестуя. – Мне тогда действительно было очень плохо.

Шея напряглась в судороге, и она объяснила:

– Я продолжаю серьёзно болеть, не стану вас обманывать. Странно, я чувствую, будто смерть стоит в ожидании за шкафом уже несколько недель, но почему-то время от времени исчезает. Наверное, ей нужно зайти ещё к кое-кому до меня. Вот и сейчас так, но она скоро должна вернуться. Кофе?

– Да, спасибо. Чёрный. Я могу сама, скажите только…

Ингер Йоханне приподнялась, но взгляд Альвхильд остановил её.

– Я ещё не умерла, – недовольно пробурчала женщина, взяла со столика термос, налила кофе в две чашки, одну протянула Ингер Йоханне. Изысканный фарфор, почти прозрачный. И кофе прозрачный, совсем некрепкий.

– Кофе, конечно, не очень, – извинилась Альвхильд. – Всё из-за желудка. Почти ничего не могу есть. Чему обязана честью видеть вас?

Ингер Йоханне самой трудно было понять, зачем она здесь. Когда она решила навестить пожилую женщину, она не была уверена, жива ли та вообще.

– Я нашла Акселя Сайера, – ответила она.

– Вам это удалось?

Альвхильд Софиенберг поднесла чашку ко рту, словно закрываясь, пытаясь скрыть любопытство. Этот жест вызвал у Ингер Йоханне раздражение, почему именно, она понять не могла.

– Я с ним не встречалась, но знаю, где он живёт. И адрес я нашла не сама, это мой… В общем, Аксель Сайер живёт в США.

– В США?

Альвхильд опустила чашку, так и не притронувшись к содержимому.

– Каким образом… Что он там делает?

– Ну, этого я не знаю!

Альвхильд прикрыла рот рукой, словно боясь, что улыбнётся. Ингер Йоханне глотнула светло-коричневой жидкости из тонкой голубоватой чашки.

– Когда я узнала об этом, меня сразу смутило то, что человек, осуждённый за совершение уголовного преступления, вообще получил разрешение на въезд в США, – продолжила она. – Ведь в отношении таких лиц существуют строгие правила. Я предположила, что в шестидесятых правила могли быть иными. Я проверила – ничего подобного. Просто, как выяснилось, Аксель Сайер был гражданином Америки.

– Но это не было никому известно тогда…

– Он родился в США. Его родители хотели эмигрировать, но из их затеи ничего не вышло. Он сохранил американское гражданство, хотя и был норвежцем. Это ничем не помогло ему во время разбирательства и потом, когда он подавал прошения о помиловании. Ему, вероятно, задавали вопрос о национальности, а он отвечал, что он норвежец.

Альвхильд Софиенберг задумалась. Стало необыкновенно тихо, и Ингер Йоханне вздрогнула, когда дверь открылась и в проёме появился мужчина в шляпе.

– На сегодня, я думаю, хватит, – прохрипел он. – Пока нет особых успехов. Не думаю, что у меня получится оживить розы. Рододендрон, пожалуй, тоже доживает свои лучшие деньки, фру Софиенберг. Всего доброго!

Он исчез, не дожидаясь ответа. В комнате стало прохладней. Ветер раскачивал створку окна. Альвхильд Софиенберг, похоже, стало клонить в сон. Ингер Йоханне поднялась со стула, чтобы закрыть окно.

– Я собираюсь съездить к нему, – негромко произнесла она.

– А вы полагаете, он согласится на эту встречу? С неизвестным человеком из давно забытой им страны?

– Этого я не знаю. Но это интересное дело. А что касается исследования, этот самый… Аксель Сайер – находка для моей работы.