Что моё, то моё - [11]

Он послал за ней машину. Впервые в жизни Ингер Йоханне удостоилась такой чести. Ей было неловко, она попросила не беспокоиться, есть же метро, наконец, она может взять такси. Ни в коем случае, настаивал Стюбё. И он прислал «вольво», тёмно-синий и без отличительных полицейских знаков. За рулём сидел молодой человек.

– Нужно полагать, это тайная полиция, – натянуто улыбнулась она, пожимая руку Стюбё. – Тёмно-синий «вольво» и немой шофёр в солнцезащитных очках.

Он громко и искренне рассмеялся, слегка запрокинув голову. В ряду белых ровных зубов справа блеснул вставной золотой.

– Это вас Оскар так напугал! Молодой ещё, поумнеет с годами.

В воздухе чувствовался лёгкий запах сигары, но пепельницы нигде не было. На огромном рабочем столе с одной стороны лежали аккуратные стопки документов, а с другой стоял выключенный компьютер. На стене за спиной Стюбё висела карта Норвегии, эмблема ФБР и большая фотография гнедой лошади. Она была сделана летом, на лугу, усыпанном цветами. Лошадь мотнула головой, когда делали кадр, так что грива как ореол окружала её голову, взгляд был устремлён прямо в объектив.

– Шикарная лошадь, – отметила Ингер Йоханне, указывая на фотографию. – Ваша?

– Моя. Это Сабра, – ответил он и улыбнулся, этот человек улыбался всё время. – Замечательное животное. Спасибо, что пришли. Я видел вас по телевизору.

Ингер Йоханне задумалась о том, который раз по счёту за последнее время она слышит об этом. Похоже, только Исак ни словом не обмолвился о том весьма щекотливом эпизоде. Может, просто потому, что он почти никогда не смотрит телевизор. Мать Ингер Йоханне, например, позвонила ей пять раз за полчаса, что прошли после окончания эфира. Автоответчик записывал резкий голос матери как раз в тот момент, когда Ингер вошла. Она не стала перезванивать. За этим последовали ещё четыре сообщения, одно другого неприятней. На следующий день на работе все хлопали её по плечу. Некоторые смеялись, других сильно задело её поведение. Кассирша из ближайшего магазина заговорщически наклонилась к ней и прошептала так, чтобы все остальные люди, стоящие в очереди, услышали:

– Вас показывали по телевизору!

«Редакцию 21», должно быть, смотрело огромное количество людей.

– Вы абсолютно правы, – сказал Стюбё.

– Права? Но ведь я почти ничего не сказала.

– Вы передали суть. А ваш уход сказал гораздо больше, чем то, что другие… менее одарённые люди смогли из себя выдавить. Вы прочитали моё письмо?

Она кивнула:

– Но мне кажется, что вы напрасно рассчитываете на мою помощь. Я совсем не…

– Я прочёл вашу докторскую диссертацию, – прервал её Стюбё. – Очень интересно. Наша работа…

Он смущённо взглянул на неё и замолк. Через секунду с сожалением продолжил:

– …часто не оставляет времени, чтобы следить за новинками. Мы, конечно, знакомимся с документами, непосредственно касающимися профессии следователя. Но вот…

Он выдвинул ящик своего письменного стола и вынул книгу. Ингер Йоханне сразу же узнала обложку, на которой мелкими буквами было написано её имя на фоне бесцветного зимнего пейзажа.

– Здесь я, судя по всему, единственный, кто прочёл её. Очень жаль.

– Почему?

Он задумался, пытаясь поточнее сформулировать ответ, его лицо вновь выражало смущение, он будто извинялся за своих подчинённых:

– Это чрезвычайно важно в нашей работе. Для каждого, кто стремится понять дух преступления.

– Дух преступления? Вы уверены, что не хотели сказать душу преступника?

– Хорошо сказано, профессор. Хорошо сказано.

– Я не профессор. Я лектор в университете.

– Это для вас имеет принципиальное значение?

– Да.

– Почему? Когда я зову вас профессором, это значит лишь то, что я знаю, что вы занимаетесь исследованиями и преподаёте в университете. Разве не так? Вы ведь именно этим занимаетесь?

– Да, но неверно…

– Завышать ваше звание? Не соблюдать формальностей? Вы это хотели сказать?

Ингер Йоханне сняла очки и прищурилась. Она тщательно протирала правое стекло краем блузки – тянула время. Мужчина, сидящий по другую сторону стола, превратился в размытое серое пятно, нечто неопределённое, расплывчатое.

– Уточнять – моя профессия, – услышала она, глядя в лишённое контуров лицо инспектора. – Её суть. Хорошо выполнять работу полицейского – это словно складывать стенку из кирпичей. Аккуратно, один к другому. Если я буду халтурить… Если кто-нибудь из моих людей просмотрит хоть волосинку, зазевается даже на минуту, мы никогда не сможем быстро достичь цели. Ведь почти всегда мы ищем, не зная что или кого надо искать, поэтому…

Аплодисменты.

Ингер Йоханне надела очки и энергично хлопала в ладоши.

– Поэтому мы так устали, нам требуется помощь… – спокойно продолжила она. – Честно говоря, я уже заскучала.

Это совсем не её дело. Её не касается, что средних лет инспектор Крипос устал от своей работы. Он выглядит явно утомлённым, но она ему ничем помочь не может.

– Я устал, но не от самой работы, – сказал Стюбё и протянул ей коробку конфет. – Совсем нет. Вот, угощайтесь. Вам не мешает запах сигары? Может, проветрить?

Она замотала головой, губы дрогнули в улыбке:

– Нет. Всё в порядке.

Он улыбнулся в ответ. Красивый мужчина, даже чересчур красивый. Во всём – крайности. Нос слишком прямой и слишком крупный, глаза – большие и ярко-голубые. Губы – красивые, правильной формы, а белозубая улыбка не соответствует возрасту Ингвара Стюбё