Читая «Лолиту» в Тегеране - [85]

Я ответила, что по-прежнему сомневаюсь, что действовать стоит через университеты. Мне казалось, гораздо эффективнее решать эту проблему единым фронтом интеллектуалов за университетскими стенами. Резван покосилась на меня и сказала: да, можно и так, но почему ты думаешь, что это будет эффективнее? Ведь наша интеллектуальная элита показала себя ничуть не лучше духовенства. Ты разве не слышала о разговоре Даваи[72], нашего именитого писателя, с переводчиком «Дейзи Миллер»? Однажды их представили друг другу; Даваи сказал: ваше имя мне знакомо – не вы ли переводчик Генри Миллера? Нет, я перевел «Дейзи Миллер». Ах да, разумеется; «Дейзи Миллер» Джеймса Джойса, верно? Нет, Генри Джеймса. Ах да, разумеется, Генри Джеймс, точно. И чем он сейчас, кстати, занимается? Генри Джеймс умер, ответил переводчик, еще в 1916 году.

18

Я сказала волшебнику, что мою подругу Мину лучше всего характеризует фраза Ламберта Стрезера, героя романа Джеймса «Послы», которой тот описывает себя своей «подруге сердца» Марии Гостри. «Я – абсолютнейший неудачник». Абсолютнейший неудачник, повторил волшебник? Да, и знаешь, что отвечает ему Мария?

«Ну и хорошо, что вы неудачник – за это я вас уважаю. В наши дни ужасно быть кем-то другим. Оглянитесь вокруг – взгляните на всех этих преуспевающих людей. Вы хотите быть на них похожими, только честно? Взгляните, скажем, на меня, – добавила она.

Их взгляды ненадолго встретились. „Ясно, – ответил Стрезер, – значит, вам тоже все это неинтересно“.

„То, что вы считаете меня лучше окружающих, – продолжала она, – подтверждает мою бесполезность. Ах, если бы вы знали, о чем я мечтала в юности! Но нас с вами свела реальность. Мы с вами поверженные братья по оружию“».

Я сказала ему: когда-нибудь я напишу очерк и назову его «Абсолютнейшие неудачники». Посвящу его значению героя-неудачника в художественной литературе, особенно современной. Неудачник представляется мне фигурой полутрагической – порой он жалок, порой смешон, а бывает, что и то, и другое. На ум приходит Дон Кихот – по сути, современный персонаж, рожденный и созданный в то время, когда неудачники пользовались неявным одобрением. К неудачникам можно отнести и Пнина, и Герцога, и даже, пожалуй, Гэтсби, хотя последний терпит крах не по своей воле. Большинство любимых героев Джеймса и Беллоу подходят под эту категорию. Это люди, осознанно выбравшие неудачу, чтобы сохранить собственное «я». Они не снобы, а, скорее представляют собой особую элиту, так как их стандарты высоки. Полагаю, Джеймс чувствовал себя неудачником во многих отношениях: его романы не понимали, но он продолжал писать, как считал нужным. Моя подруга Мина поступает точно так же, как и твой друг Реза, и, разумеется, ты сам, но ты же не вымышленный герой? Нет, но сейчас я, кажется, не более чем фрагмент твоего воображения.

Я обратила внимание на Мину как на пример абсолютнейшей неудачницы еще в день нашего знакомства. Мы познакомились уже после революции на одном из последних собраний кафедры Тегеранскго университета, где я присутствовала. Я опоздала и, войдя в зал, увидела справа от завкафедрой, прямо напротив двери, женщину в черном. Ее глаза и короткие густые волосы тоже были угольно-черными, и она, казалось, не замечала ожесточенного спора вокруг. Она выглядела не столько собранной, сколько закрытой. Мина принадлежала к породе неизлечимо честных людей, которым одновременно присущи отсутствие гибкости и уязвимость. Такой я ее и запомнила: вид у нее был как у потрепанной аристократки, дорогая одежда видала лучшие времена. С первого взгляда и до нашей последней встречи много лет спустя она всегда вызывала у меня две эмоции: глубокое уважение и печаль. В ней чувствовался фатализм, смирение с судьбой, а мне это смирение было ненавистно.

Помню, мы с Фариде и доктором А. часто обсуждали Мину: ее образованность, преданность литературе и работе. Фариде была добра, несмотря на свою фанатичную приверженность идеям революции – точнее, тому, что она вкладывала в понятие революции, – и в силу своей доброты была расположена даже к людям, которых считала своими идеологическими противниками. Бунтарей она видела издалека, Мине сочувствовала и пыталась утешить ее, хотя не соглашалась с ней почти ни по одному вопросу.

Мину вызвали в Иран из двухлетнего академического отпуска в Бостонском университете, куда она отправилась писать книгу. Ей выставили ультиматум, и, на мой взгляд, в Иран она вернулась зря. Книга была посвящена Генри Джеймсу. Она училась у Леона Эделя[73], и когда мы с ней только познакомились, от робости она с трудом могла выдавить из себя пару слов. К преподаванию она, разумеется, так и не вернулась: в Иране ее сразу уволили. Она отказалась носить чадру и идти на компромисс; единственным компромиссом было собственно возвращение. А может, то был не компромисс, а необходимость.

Отец Мины был поэтом-лауреатом[74], а ее семья принадлежала к культурной элите и в деньгах не нуждалась. Когда мы были маленькими, наши семьи вместе выезжали на природу по выходным. На этих семейных сборищах она никогда со мной не разговаривала, но я смутно ее припоминала. Она есть на старых фотографиях моего детства – стоит за спиной отца в их саду, а рядом один из ее дядюшек, мой отец и молодой человек, имени которого я так и не смогла вспомнить. Она выглядит серьезно, на губах тень дежурной улыбки.