Чистое золото - [88]

— Паша, а там пряники в магазине. Сахарные… Во-от какие…

Он хитро прищурился, сложил свои маленькие пальцы перед лицом Павла, показывая размер пряников, но сейчас же быстро отдернул руки и, покраснев, стал упорно разглядывать воображаемый пряник.

— Что же ты мне об этом рассказываешь? — спросил Павел с теплой ноткой в голосе. — Ты матери скажи, чтобы она тебе купила.

— Как же ему старшего брата не спросить? — вмешалась тетя Даша. — Поди, ты у нас набольший!.. Баловство одно эти пряники, да коли велишь — куплю…

Тоня присутствовала при этой сцене и видела, как оживилась и захлопотала тетя Даша, сколько надежд принес ей первый скромный заработок сына. И сам Павлик был явно доволен, хотя и не говорил об этом.

— Хорошо ты поработал! — весело сказала Тоня. — Теперь и отдохнуть немножко разрешается. Хочешь, я в воскресенье зайду за тобой и пойдем в лес? Ты ведь не был еще?

— В лес? — переспросил Павел обрадованно, но сейчас же скучным голосом спросил: — Точно у тебя поинтересней дел нет, чем ходить со мною гулять!

«Ох, перестань ломаться, прошу тебя!» — чуть не сказала Тоня, но ответила так же приветливо:

— В воскресенье никаких дел у меня нет, и я с удовольствием пойду.

Уговорились встретиться часов в одиннадцать. Тоня с вечера приготовила старый, с цветочками сарафан, который стал ей узок так, что пришлось вшить в него клинышки, белую косынку и тапочки.

Утром в воскресенье она торопилась позавтракать, но когда встала из-за стола, отец остановил ее:

— Опять, небось, навостришь лыжи? Куда нынче?

— К Заварухиным, — коротко ответила Тоня, зная, что отец прекрасно понимает, куда она идет.

— И что за интерес в душной избе такой день проводить!

— Мы с Павликом как раз хотели пойти в лес, — ответила Тоня, внимательно глядя на отца.

— Ну, это другое дело. И мы с дядей Егором за грибами собирались. Примете в компанию?

— Конечно…

Тоня слегка растерялась, не понимая, шутит Николай Сергеевич или говорит серьезно.

Нет, отец не шутил. Он торопливо натянул пиджачок, взял палку и поторопил дочь:

— Ну, если идти, так идем. Давай времени не терять.

Дядя Егор ждал около своего дома.

Всю дорогу Тоня бранила себя за то, что чувствует неловкость и досаду. Ведь столько раз бывало сама уговаривала отца пойти погулять с ней, огорчалась, когда он отказывался, а теперь недовольна.

«Потому что он не просто гулять с нами собрался, — внутренне оправдывалась она. — Он посмотреть хочет на меня и на Павлика вместе… А что смотреть?»

А Николай Сергеевич, так бесцеремонно нарушив Тонины планы, казалось, не чувствовал никакой неловкости.

У Заварухиных он вежливо поговорил с тетей Дашей, ласково — с Алешей и сочувственно — с Павлом. Осмотрел начатую Павлом корзину и похвалил работу. Ко всему убранству дома, как показалось Тоне, он внимательно приглядывался. Дочке не терпелось увести его, и она обрадовалась, когда наконец двинулись в путь.

Они долго бродили по лесу. Николай Сергеевич и дядя Егор были отчаянные грибники. Осторожно подрезая ножом белый, плотный корешок гриба, Николай Сергеевич приговаривал:

— Экий плут, а? Думал, я не замечу? Нет, брат, шалишь! От меня не спрячешься!

Тоня старалась не отходить от Павла. Один в лесу он был бы беспомощен. Увидя гриб, она только указывала на него отцу. Николая Сергеевича это сердило:

— Я его давно приметил сам, если хочешь знать!

Исколесив опушку, они вышли на бережок Серебрянки и сели под прямой светлой березой.

Старики закурили и начали перебирать грибы. Дядя Егор, по обыкновению, завел разговор о прошлом:

— Вот кто грибы умел искать — так это заводчика Петрицкого знаменитый звонарь. Ты про него слыхала, голубка?

— Слыхала что-то…

— Уу-у! Зверь был! Зверь сущий! Хозяин на прииск въезжает, а он «барыню» на колоколах разыгрывает. И стрелок был первейший. По праздникам гостей хозяйских забавлял. Сам на балконе находится, а дочка, девочка лет восьми, — внизу. На голову ей рюмку поставят, и он бьет.

— И сбивал?

— Всегда сбивал, трезвый и пьяный. За девчонку никто и не опасался. Да он у прохожего хакаса трубку выбивал изо рта. А уж маралов бил между глаз так метко, что даже Ион не всегда так словчится.

— А чудно, что в том самом доме, где пьянствовали и рюмки с головы у детей сбивали, у нас детский сад…

— Вам-то что! Вы родились — сад уже был. Сами туда ходили. А вот нам, старым жилам, — так дядя Егор произносил слово «старожилы», — действительно. Поначалу просто не верилось: неужели жизнь в справедливую сторону повернулась?

Затягиваясь тоненькой козьей ножкой, он продолжал:

— Этот звонарь вместе с Петрицким в Японию ушел… Еще егерь был, Мурташка, — тот куда-то на Олёкму подался. Помер там, говорили… Ну, Мурташка — дурак безответный. Слух шевелился, что у Петрицкого где-то много золота зарыто. Искали, искали… Нашли кое-что в саду, в жестяных баночках. А под крыльцом клад оружия отыскался. Но все понимали, что это не главный клад. У Мурташки допытывались — не знает ничего. Потом Петрицкий своему егерю письмо из Японии с верным человеком прислал. Так и так, пишет: «Помнишь, мы в последний раз с тобой в лесу были? Я тебе спирту поднес, ты у ручья и заснул, а когда проснулся, воду стал пить. Вот в том месте, где ты пил, оно и закопано. Найди и перешли с посланным». Ну, Мурташка тут на высоте оказался. Вспомнил, где воду пил, и показал, только не Петрицкого посланному, а советской власти. Того человека схватили, а Мурташке награду выдали, да все спустил — пьяница! — Дядя Егор подмигнул Тоне:- Много тогда золота нашли, а старики думают, что и это не главный клад Петрицкого. Где-нибудь еще есть…