Чистое золото - [106]

Кирилл подошел ближе к Тоне и сказал, почему-то понизив голос, строго глядя ей в глаза:

— Работу мы развертываем, ты об этом знаешь, а людьми не богаты. Я тебе говорил. Вот почему дорого, если культурная молодежь к нам идет. Ни по какой другой причине. Понятно?

— Что же я-то? Рядовым работником буду… — тихо, уже без задора сказала Тоня.

— Ты? Ты десятилетку закончила, комсомольский стаж у тебя. Мы на таких ведь опираться можем.

У Тони посветлело на душе.

— Меня упрекнул один товарищ, — вспомнила она уколовшие ее слова Петра. — Учиться не поехала — значит, общественный долг свой забыла.

— А тут что? Не общественный долг? — горячо заговорил Кирилл. — Ты не знаешь, какая это подмога! Я каждому, кто школу окончил и здесь работать собирается, всей душой благодарен. Таких дел наделаешь!.. Было бы желание.

— Желание есть, Кирюша. Мне после воскресника работа показалась такой интересной!

— Ну, и все!

Он крепко потряс ее руку и, уже отойдя, крикнул:

— Замечательно! Очень рад! А старику — отдыхать. Обязательно!

«Дельный парень, а с чудинкой», — пришли Тоне на ум слова бабы-штейгера о Кирилле.

Но после разговора с ним ей стало немножко легче.

У Павла она не была несколько дней, а когда пришла, сразу увидела, что он в особенном настроении. Какой-то мягкий боязливый свет озарил его лицо, когда он услышал Тонин голос.

— Ты! — порывисто сказал он. — Я жду тебя не дождусь. Расскажи, сделай милость, что там у вас стряслось?

— Погоди, не налетай с вопросами… Дай отдышаться… Быстро шла… — проговорила она.

Тети Даши не было. Алеша уже пришел из детского сада и играл в уголке.

— Внимание, внимание! Говорит Москва! — объявлял он своим игрушкам, расставленным вдоль стены, и важно грозил пальцем одноухому зайцу, который из-за увечности, очевидно, не мог быть достаточно внимательным. — Московское время двадцать четыре часа. Пи-и, пи-и, пи!

— Вон как? У тебя уже двадцать четыре? — сказала Тоня.

— Ну что же? Рассказывай! — настойчиво повторил Павел.

— Да тебе уж, поди, всё рассказали?

— Говорили ребята, будто ты нынче не едешь…

— Не еду. Хочу эту зиму здесь пожить, поработать.

— Да нет, тут что-то не так… Скажи, денег, может быть, нет? Или Варвара Степановна не так здорова? — тревожно допрашивал Павел.

— Нет, мама ничего… и деньги нашлись бы. Просто решила так.

— Ты, видно, совсем доверие ко мне потеряла, не хочешь сказать правду!

Он произнес эти слова с огорчением.

— Что ты, Павлик! — сказала Тоня как можно естественнее. — Я просто считаю, что перед вузом нужно немного поработать, узнать жизнь… Почему это тебя так удивляет?

— А правильно ли ты решила, Тоня? Подумай хорошенько. Разве не лучше поскорей институт окончить, стать самостоятельным человеком? Кажется мне, что ты недостаточно в этом разобралась… А может, и скрываешь все-таки причину? Скажи мне, Тоня. Ну скажи, прошу тебя!

Ни сухости, ни замкнутости не было сейчас в нем. Перед Тоней сидел ее прежний участливый, добрый друг, но она в смятении молчала, а Павел ждал.

— Честное слово, Павлик… — начала Тоня.

— Я представляю, что дядя Николай таким решением не мог быть доволен, — перебил он ее. — Да и подруги твои не все одобряют… Вот Нинуша…

— Нина не одобряет, а Кирилл Слобожанин чуть не прыгает от радости. Он думает, что я ему опорой в работе буду, и…

— А-а-а! — протянул Павел, и свет, игравший на его лице, сразу потух. — Рассказывали мне о Слобожанине. С головой, кажется, парень, — сказал он скучным голосом. — Ну что ж, тебе видней… Давай заниматься.

— Ну, давай, — заторопилась Тоня. — Я «На дне» принесла. Будем читать.

Тоня начала чтение. Павел слушал опустив голову.

Узнав, что она остается на прииске, Заварухин в первую минуту не знал, как скрыть огромную радость, прихлынувшую к сердцу. Потом пришло раздумье. Хорошо ли это для Тони? Зачем она это делает? Неужели из-за него? Нет, нет, быть не может!

Он целый день нервничал и без конца мерил шагами комнату. Это хождение наконец начало раздражать его, но он не мог остановиться.

И вот она пришла… и ничего… Да что он, в самом деле, вообразил! Все это не для него!

«А о Слобожанине как радостно заговорила! — думал Павел. — Неужели он причина? Эх, на полминуты бы увидеть Тонино лицо — все было бы ясно…»

Тут же он обрывал себя:

«Слобожанин или что-нибудь другое — не мое дело…»

Алеша иногда повторял прочитанные Тоней слова, обращаясь к зайцу. Детский голос вывел Павла из тяжелого раздумья. Он с усилием взял себя в руки. Полно гадать! Не имеет он на это права.

«А все-таки она будет здесь!» — шевельнулась у него отрадная мысль.

Когда они прочитали два акта и побеседовали о пьесе, причем говорила преимущественно Тоня, неожиданно пришел Ион. Старик был немного навеселе.

— Из Тургошлака приехал, — объяснил он. — Друг мой, Игнашка, внука женил. Богатая была свадьба. Три дня гуляли. Тебе гостинцев привез.

Он выложил на стол баночку меда, сдобные лепешки, сырчаки [11].

— У-у! Дед Ион сколько много принес! — обрадовался Алеша.

— Балуешь ты нас, Ион, — тихо сказал Павел.

— Кушай, Паулык, на здоровье. Алеша пусть кушает. Тоня, а ты что сидишь?

Тоня занялась хозяйством, поставила самовар. Павел сидел молча. Ион возился с мальчиком. Когда все сели за стол, Павел осторожно спросил: