Чистое золото - [105]

«Умница! — подумала Тоня. — Такой слабенькой, беспомощной казалась, а сумела же и школу хорошо закончить и дом для отца сохранить приятным».

Михаил Максимович сидел над работой и обрадовался, увидев дочь.

— Уже пришла, Женюрка? И с Тонечкой? Как хорошо!

— Папа, — сказала Женя, — Тоне надо помочь. Она не поедет в этом году в институт. Ей нужна работа.

Михаил Максимович удивленно поглядел на Тоню:

— А Николай Сергеевич как к этому относится?

— Очень плохо относится, — потупившись, ответила Тоня. — Сильно сердится на меня.

— И вы все-таки…

— Я все-таки решила остаться.

— Ну, Тоня!.. Я понимаю вашего отца. Подумайте хорошенько.

— Я подумала, Михаил Максимович…

— Не хотелось бы мне быть на его месте… И помогать вам в этом деле, откровенно сказать, не хочется.

— Папа, ведь Тоня прямо в отдел кадров может пойти. Ее возьмут. Мы только хотели посоветоваться с тобой…

— Да… — задумчиво сказал Каганов. — Ты дай чайку нам, Женя… Вы что ж, хотите в контору идти, в управление?

— В управление? Зачем? Нет, я в шахту.

— В шахту? — удивился Михаил Максимович. — Грязная, тяжелая работа, Тоня. Не боитесь?

— Конечно, не боюсь.

— Вот как? Хотите, значит, перед вузом опыта понабраться? Ну, дело ваше. Только придется ведь с азов начинать. Квалификации у вас нет.

— Это ничего.

— Так зайдите ко мне первого сентября. К этому времени мы получим утверждение новых штатов, и я для вас что-нибудь присмотрю.

Тоня напилась у Кагановых чаю. Женя предложила ей остаться ночевать, и Тоне подумалось, что, может быть, отец и мать будут рады, если она не вернется. Но тут же она представила себе бледное лицо Варвары Степановны и ответила:

— Нет, я домой пойду, Женечка, спасибо тебе.

У своего дома Тоня долго стояла, пока решилась постучать в окно.

— Слава богу, явилась! — сказала Варвара Степановна, открывая дверь.

— Что отец? — сухо спросила Тоня, но сердце ее наполнилось живой благодарностью.

Конечно, мать беспокоилась о ней, а отослала из дому просто потому, что хотела с глазу на глаз поговорить с отцом.

— Спит отец. Слышать он об тебе не хочет. Вот как ты его проняла! Я на своем веку раза три видала, чтобы он так рассердился.

Тоня молча прошла к столу и села.

— На меня однажды обиделся, — раздумчиво говорила Варвара Степановна. — Давно это было… Мы об женитьбе тогда только мечтали… Полгода со мной не встречался. Второй раз — с товарищем поссорился. Так и разошлись. Да еще начальнику как-то наговорил всего, всеми словами назвал… Уволили его тогда. И вот сегодня я таким его увидала. Сказал: «Не хочешь врагом мне стать — имени ее не поминай».

У Тони опять перехватило горло.

— Я, мама, сама не смогу сейчас к нему подойти. Обидел он меня.

— Ты свой норов оставь! — сердито сказала мать. — От отца и обиду можно стерпеть, да еще от такого отца… Мало что в сердцах человек скажет… Дело не в тебе, а в нем. Он — то говорить с тобой не станет. Знаю его… Пока особо не заслужишь, и не подходи. Хуже будет.

— А ты, мама? Ты тоже сердишься на меня?

Тоня робко взглянула на мать. Тяжело было Варваре Степановне видеть приниженными всегда смелые дочерины глаза.

— Да, не обрадовала ты и меня, — ответила она сдержанно. — По правде сказать, не ожидала я от тебя такого…

Неожиданно для Тони Варвара Степановна подошла к ней и, подняв за подбородок лицо дочери, зорко глянула на нее.

— Иль уж иначе никак не можешь? — строго спросила мать.

— Не могу, мама, — ответила Тоня, прижимаясь к плечу Варвары Степановны.

Глава седьмая

В доме Кулагиных, где всегда дышалось легко, словно сгустился туман. Тоня старалась не попадаться отцу на глаза. Николай Сергеевич тоже избегал встреч с дочерью. Переносил ссору он, видимо, тяжело; заметно осунулся и пожелтел, но глядел на Тоню с нескрываемой неприязнью. Встречаясь с ним взглядом, она каждый раз внутренне вздрагивала.

«Ненавидит, просто ненавидит! — думала Тоня. — Куда же вся любовь девалась? Как не было!»

Порою приходили к ней горячие, несправедливые мысли:

«Может быть, любовь в том и состояла, чтобы самолюбие свое тешить? Это ему всего нужнее… А обманулось самолюбие — и чувство пропало… Ведь не спросил толком ни о чем, не разобрался… Разве так поступает любящий отец?»

И Варвару Степановну придавило несогласие в доме. Как всегда, неторопливо и спокойно, выполняла она обычные дела, но величавое лицо стало строже, а между густыми бровями залегла бороздка.

Весть о том, что Тоня остается, быстро облетела прииск, и Кирилл Слобожанин, встретив ее, оживленно заговорил:

— Слушай, ты, говорят, здесь осталась и в шахту идешь? Это ведь замечательно! — Он улыбался и не скрывал своего удовольствия. — Нет, право, это очень хорошо, я рад…

— Тебе-то легко радоваться, — задиристо сказала Тоня, — а мне это знаешь как достается…

— Что, старик сердится? — участливо спросил Слобожанин. — Ну-ну, не хмурься, все уладится. Старик…

Он задумался. Странное выражение его глаз, к которому Тоня уже привыкла, опять поразило ее.

— Слушай, старику нужно отдохнуть. Он переутомился, верно? — Не дав Тоне ответить, он продолжал: — Ты, значит, решила, что Слобожанин легко живет… Хорошая девушка на прииске осталась, он и рад. Ошибаешься… Легко тот живет, кто не делает ничего.