Чистая кровь - [11]

Неправдоподобная романтичность этой истории так поразила меня, что я, не глядя, махнул сразу полкружки.

Я пил в основном пиво, а когда приходилось прикладываться к ракии, ограничивался маленьким глотком. А вот Момо как прорвало, и он вливал в себя рюмку за рюмкой. Ракию вообще-то не опрокидывают одним махом, хорошую, настоящую, деревенскую — положено смаковать, чтобы прочувствовать вкус и аромат. Момо пил её как русские хлещут водку.

Видно, расстроился из-за убийства. Да и устал, наверное, к вечеру: слишком много полицейским приходится в таких случаях бегать и писать, а он тут один.

Ну, его и развезло довольно быстро.

Он брызгал слюной, шепелявил и был уже явно пьянее, чем мог себе позволить. В форме все-таки. Я и сам-то был не совсем уже трезв, но, как уже было сказано, пил не ракию, а пиво — и потому соображал лучше, чем дружок мой детства закадычный.

Хватило нескольких слов Никису, сказанных как бы боком, углом рта. Хозяин бара кивнул, и вскоре Момо Браги, в сопровождении пары смутно знакомых мне парней, покинул заведение, даже не поняв, что его уводят.

И не попрощался, что характерно.

8

Потом юный бармен унёс пустые пивные кружки, появились многочисленные домашние закуски, кто-то притащил цитру — и началось наше традиционное островное веселье. Я смотрел на знакомо-незнакомые лица своих односельчан и одноклассников, на новые лица их юных, но уже таких взрослых детей — и страшно им завидовал. Они были все крепкие, сильные, стройные, с мужественными лицами, как один усатые, с густыми волосами на головах и мощных предплечьях; они пахли потом и морем, работой и искренним весельем, они были просты и понятны, жили простой и понятной жизнью, и никто из них не знал ни сложных интриг за очередной грант, ни иссушающей мозги скуки научных конференций, когда только и ждёшь, чтобы пришла очередь твоего доклада — прочитать, ответить на вопросы и уйти, — ни давящей атмосферы постоянной взаимной слежки, когда надо контролировать каждое своё движение, чтобы не вызвать жалобу в ректорат на "агрессивный мизогинизм" от какой-нибудь идиотки, обиженной тем, что ты ни разу не посмотрел на неё во время лекций.

Меня, конечно же, спросили, какими судьбами я на родине. И я, конечно же, солгал, что в творческом отпуске — пишу учебник. Мне было стыдно рассказать, во что я превратил свою жизнь.

Попойки в деревне все похожи друг на друга, это не Европа, где даже в компании близко знакомых людей каждый надирается в одиночестве. Когда я попал за границу, меня поразило то, что в барах непрерывно гремит музыка — на такой громкости, что разговаривать просто невозможно, не слышишь не то что собеседника, а сам себя. Потом я понял, что местные просто не пускают друг друга в ближний круг, и эта музыка служит для того, чтобы избежать необходимости общаться. В барах не беседуют, для этого есть кафе и рестораны, где музыка тихая и не мешает разговору; в барах жрут алкоголь, тоскуют и снимают партнёров на ночь.

А тут мы наперебой разговаривали, слушали, как Иллис Гридис поёт под цитру народные песни (которые от лирических довольно быстро опять сползли к похабным), снова трижды спели хором самую похабную, про старого рыбака, причём каждый раз ржали всё громче и громче (и совсем засмущали Алекси), пили вкуснейшую в мире ракию, и нам было хорошо.

Потом стемнело и стало холодно, и мы перебрались внутрь кафении. Там уже стало почти свободно, старики, приходящие выпить своей анисовки и кофе, разошлись по домам, и осталась только небольшая компания в углу. Судя по количеству пустых, полупустых и ещё полных пивных кружек, они устроились крепко.

Я не сразу сообразил, что компания эта разговаривает по-немецки. А сообразив, присмотрелся и прислушался.

Компания оказалась весьма знакомого типа: явно университетские, с характерным внешним видом и типичными разговорчиками. Не наш брат технарь, конечно, почище публика, гуманитарии. Историки, судя по тому, что бурно обсуждали.

Мне не хотелось с ними общаться. Мало ли, нашлись бы общие знакомые… узнали бы меня, начали губы поджимать…

— Что они здесь делают? — Спросил я у Момо.

— Копают что-то на горе, где замок. Евросоюз деньги выделил, по всему острову старые развалины обследуют, где найдут что интересное — копать принимаются.

Среди немцев всегда легко определить главного: когда он заговаривает, остальные замолкают. В этой компании главным был пожилой мужчина с розовой лысиной, обрамлённой очень коротко стриженными белыми волосами. Поджатые губы и выражение блёклых голубых глаз ясно показывали, что своих постдоков, а других в компании не было, он рассматривает как бесплатную рабочую силу — а, собственно, кто они ещё и есть? Грант от Евросоюза явно получали под его имя и прежние заслуги. Так что — им копать, ему публиковаться.

Как же мне всё это не нравилось в Германии… пока сам не стал получать гранты и жучить постдоков.

У меня, правда, ушло на это явно меньше времени, чем у этого сморчка. Что говорить, технологии — такая штука, в которой проще пробиться: кроме связей и подвешенного языка, годятся еще патенты и заказы промышленности.