Чистая кровь - [10]

Мы долго вспоминали детство и юность. Потом зашёл разговор про нынешние дела на острове, и я узнал много нового и интересного. В основном такого, что меня огорчило: например, что Евросоюз хочет в нашем заливе строить нефтеналивной порт — отчего настанет быстрый конец нашему туризму, да и рыба ловиться, скорее всего, перестанет. Или что в Кифере закрыли консервный завод, который давал работу не только трем десяткам местных жителей, но и половине рыбаков из соседних поселений. Или — что очень расстраивало Момо Браги — то, что в городишке нашем, где раньше из преступности были разве что пьяные драки, стали пошаливать приезжие, в основном албанцы, негры и цыгане.

— Пришлось полицейский участок открыть, — рассказал он, — в этом году уже пять лет как. Сначала прислали из столицы двоих, а потом мне предложили пойти поучиться. Я ведь после армии, два контракта отслужил, в морской пехоте. Отучился два года, потом год стажировки — и сюда, на замену одному из приезжих. А в этом году — нет, уже в том, — лейтенант Малакос пошёл на повышение, а меня — на его место. Только я тут один пока, обещали ещё одного парня прислать, но пока там у них бумаги все оформят…

— Трудно тебе одному-то?

— Да когда как. Летом, конечно, народу много. Всякие бывают, но мне вон, ребята наши помогают здорово: присматриваются к чужакам. Я так две кражи раскрыл осенью. Албанцы повадились, три лба, все бородами заросшие, чёрные. Аж из Ближнего Ручья таскались, — (Ближний Ручей — километрах в двадцати от Алунты в горы, городок раза в три побольше нашего. Мы в старшую школу ездили именно туда.) — день к полудню приезжали, высматривали, где что плохо лежит, а на другой ночью, перед рассветом, когда все спят. Ну, на третьем деле я их и повязал. — Тут Момо сделал хороший глоток анисовки со льдом.

— Один?

— Ты не поверишь: один. Ребят будить не захотел. А у них ножи, кастеты… злые все трое как бешеные шакалы. Ну, да меня в морской пехоте чему только ни учили…

Тут Никис сбегал в подсобку и вынес оттуда знаменитую ракию, которую уже лет триста его семья готовит из своего винограда. Ракия была разлита в бутыли из-под "Джека Дэниэлса", "Бифитера" и еще чего-то импортного. Он лихо вклинился в застолье с тостом за нашего защитника, потом пошли разговоры про общих знакомых…

Мне не давала покоя одна мысль:

— Так это ты приезжал к нам на Илию?

Момо помрачнел:

— Знаешь, это у меня здесь первое убийство. На учёбе два раза приходилось участвовать в расследовании, а тут в первый раз. Я и не думал, что в нашей деревне когда-нибудь столкнусь. И главное — как жестоко-то! За что его так? Безобидный же был дядька, да и дряхлый уже. — Момо задумался. — Слушай, а у вас никого чужих-то в усадьбе нет? Я, вроде, знал бы, но вдруг? Может, с тобой кто приехал?

— Да нет, из чужих — разве что я только, — решил я пошутить, но тут же, увидев, как меняется выражение лица моего школьного друга, понял, что шутка была неудачной и опрометчивой.

Чтобы отвлечь Момо, я налил в его и свою рюмки ракии и поднял тост за нашу дружбу. Момо хлопнул рюмаху, и мы затянули древнюю застольную песню про старого рыбака, как в юности — похабную, разумеется. Все взялись подпевать, и веселье пошло по обычной колее.

Я уж не помню, с кем и о чём мы дальше говорили — застольные беседы не отличаются связностью. Момо рассказывал байки про службу; мне запомнились две:

— Я вот слышал, у вас в Германии эти арабы, — он сказал другое слово, очень неполиткорректное, — совсем распоясались, к женщинам пристают, немцев вовсе не уважают?

— Так и есть, — ответил я, — только не в нашем городе. Пока.

— Эх! — Вздохнул Момо с осуждением, — у нас с этим проще. Тут в Нови-Винодели, на севере, какие-то негры повадились наркоту продавать. Тоже к девкам приставали, хамили местным. Потом на свою беду продали героин кому не надо — младшему сынку Маридесов. — Маридесы, сколько я помню, на севере острова были почти в таком же авторитете, как мы здесь, на юге.

— И что?

— Я как раз учился тогда на полицейского. Нас всей группой туда отвезли на усиление, когда одиннадцать штук этих негров нашли под обрывом мёртвыми. Мы долго рыли-копали, но от всех слышали только: "там лестница крутая, они поскользнулись в дождь". Никого так и не арестовали. А негры с тех пор в Нови-Винодели ни ногой.

— А ты говоришь, убийств не бывает?

— Ну как не бывает… У нас в Алунте не бывает… не бывало раньше. А вообще на острове случается, конечно.

Тут в разговор включился Никис:

— Ну да! Вот в восьмом году, например, в Ближних Ручьях случилось. Ты тогда был здесь?

— Был уже, — отозвался Момо. — Я тогда едва из армии вернулся, после двух контрактов. Это ж Чернокрак — ты помнишь старого Чернокрака?

— Конечно помню! Только какой же он старый? Ему тогда, когда он у нас математику вёл, лет сорок пять и было всего-то.

— А, ну да. Это он для нас старый, чтобы от молодого отличать, сынка его. Так вот, он овдовел то ли в пятом, то ли в шестом, а через год женился на сорокалетней вдове. Самому уже шестьдесят пять было, но крепкий ещё. И вдруг он узнаёт, что жена от него гуляет к его же ученику из выпускного класса. Ну, он взял свой пистолет, подкараулил их, когда они в апельсиновой роще Нисакисов обжимались, да и грохнул обоих. А потом пришёл на площадь к церкви, когда народ на службу сходился, да и выстрелил себе в висок.