Чистая кровь - [9]

Они, однако, открываются несколько раз за зиму, на общие праздники или тогда, когда у кого-то из уважаемых жителей посёлка семейное торжество.

Вы спросите, откуда я всё это знаю. Да просто всё: пока дошёл до пляжа, Алекси, который поймал меня на выходе из усадьбы и увязался сопровождать, заболтал меня, как сорока кошку в солнечный день.

К Радке я, разумеется, не пошел. Добрел до "Пляжа", где была даже открыта веранда, по случаю довольно сильного ветра завешенная по периметру прозрачными пластиковыми, раскручивающимися книзу из рулона, занавесями. Внутри была полутьма, горели красным прямоугольники газовых обогревателей и слоился под потолком сизый табачный дым: плевать хотели наши люди на директивы Евросоюза и принятые на материке во их исполнение дурацкие законы. Веранда была почти полна, и полон был зал (что, впрочем, не удивительно, поскольку и зал, и веранда вмещали всего по десятку столиков). На стене, внутри веранды, здоровенный плазменный телевизор показывал футбольный матч, который, однако, почти никто не смотрел: играли не наши. Судя по бубнению изнутри зала, там работал еще один телевизор.

Когда мы вошли, все присутствующие бегло осмотрели меня как пустое место. Алекси был проигнорирован: что на него смотреть, свой, привычный. Так же ожидаемо, осмотрев, все отвернулись и возвратились к своим разговорам. Чужак, он и есть чужак. Не узнали.

Да я и не ждал, что узнают: я действительно сильно изменился внешне за эти годы. Прав дед: я лысый, толстый и сутулый. Чего с мужчинами нашей деревни не бывает, позор это у нас.

Мы прошли было в зал — но там вовсе негде оказалось присесть, да и дышать было нечем, так что пришлось вернуться на веранду. На ней как раз освободился столик у прохода, и мы с Алекси устроились там, на неожиданно удобных мягких диванчиках. Парень вовсе не был мне желанным собеседником и собутыльником, но гнать его, раз уж увязался, было неудобно: родственник всё-таки. Да и сидеть-то было, по большому счёту, больше не с кем, а я ещё не готов пить один.

Неторопливо подошёл официант, молодой парень, мне, естественно, не знакомый. Я заказал тёмное пиво — был только баночный Гиннес. Алекси потребовал светлого местного. Как интересно: в моё время на острове пиво не варили. Алекси пояснил, что какие-то немцы построили в столице острова пивоварню лет пять назад, и делают очень приличный продукт. Больше того, появились и собственные малые пивоварни в некоторых заведениях — и даже у нас, в "Наполеоне", что на горе, — но работают только в сезон.

Официант столь же неторопливо прошествовал внутрь заведения. Наступившая пауза была почти непереносимой и для меня, и для Алекси, который вдруг застеснялся со мной разговаривать. Наконец, официант вернулся с круглым подносом (окаймлённым надписью Vodka Stalin), на котором стояли два бокала (один пустой) и банка "Гиннеса".

Он, низко наклоняясь к стеклянному квадрату столика, разложил перед нами картонные подставки, поставил на них бокалы, пренебрежительно звякнул моей банкой и ушёл.

Мы принялись за пиво, и тут нас заметили местные.

"Местные"! С ума ты сошёл в своей Германии, Юрги Триандес! Дед бы услышал — прибил. Хорошо, что он хоть мысли не слышит — хотя в детстве я в этом и сомневался.

На веранде народу было поменьше, чем внутри, но тоже прилично, столики почти все были заняты. Чужих и здесь не было, судя по лицам, рукам и одежде. И среди тех, кто постарше, я начал узнавать — по движениям и голосам, скорее, чем по лицам — людей, знакомых с детства.

Они же, один за другим, окидывали меня внимательными взглядами: что это за хмырь такой со всем знакомым Алекси, да тот ещё со хмырём разговаривает уважительно?

И, не успел я допить свою первую кружку, как от дальнего столика отделился крепкий, крупный, корпулентный мужик в тёмно-синей хорошо отглаженной полицейской форме — подошёл к нашему столику, оперся на спинку моего диванчика ладонями, для чего ему пришлось довольно сильно согнуться, и, глядя мне прямо в лицо, заявил:

— Ты, что ли, Юрги Триандес, так?

— Ты не зря полицейский, Момо Браги! Один из всех меня сразу узнал!

Мы с Момо в школе дружили — не разлей вода. Вместе шкодили, вместе лазали в скалы, вместе приставали к девчонкам — всё в пределах строгой нашей островной морали, но жизнь есть жизнь, — вместе зубрили учебники.

А потом я сбежал, чтобы продолжить учёбу, и что сталось с моим дружком детства — не очень-то я этим интересовался.

А он вон оно как: полицейский.

Я не успел ещё этому удивиться как следует, а меня, вставшего поздороваться, уже обхлопали ручищами, и не один Момо, а и другие знакомые моего детства и юности. Не всех я сразу узнал, всё-таки у меня неважная память на лица и имена, но это было, по большому счёту, безразлично: сдвигались столы, шипело, лиясь из кранов, пиво, юный официант, он же бармен, он же за всё, включая уборку зала (а что, зима ведь, не сезон) аж покраснел от спешки… Кстати, оказалось, что он — племянник Никиса Хали, ещё одного моего одноклассника и дружка, ныне владеющего заведением в доле со старшим братом и моим дедом. Никису уже кто-то позвонил, и не прошло десяти минут, как он присоединился к компании.