Чингиз Айтматов - [28]

Он писал: «Если народ не может стать великим, то его сыновья должны быть великими».

В тот день, когда должен был вернуться домой новоиспечённый лауреат Ленинской премии, мама слегла в больницу с тяжёлым приступом. Все поехали встречать Чингиза в аэропорт, а я осталась с мамой в палате. Её обычно клали в отдельную палату, потому что тяжёлое состояние нарушало покой соседей.

Чингиз, не заезжая домой, прямо из аэропорта приехал в больницу. Едва поднявшись с койки, мама припала к груди сына и долго плакала. Но то были слёзы радости, чистые и светлые, словно бриллиантовые ручейки горных родников. Впервые за долгие годы она вздохнула свободно, полной грудью, как будто не осталось и следа от нескончаемых страшных дней и бессонных ночей. Словом, мама восприняла торжества и славы сына как духовную победу Торекула»[22].

ПРОЩАЙ, ГУЛЬСАРЫ, ПРОЩАЙ, КОММУНИЗМ!

В кругу советских писателей своего поколения Чингиз Айтматов, пожалуй, наиболее проникновенно размышлял о судьбах коммунистов старшего поколения, о революционных порывах того времени. Эта тема была ему душевно близка — всё время стояла перед мысленным взором трагическая судьба отца, за которой виделись не только иные, сходные с ней судьбы, но и проблема поистине всемирного значения — идеология и практика коммунистического учения.

Первой и очень талантливой попыткой осмысления жизни и благородных устремлений этого поколения стала повесть о коммунисте-учителе. Правда, в ней в ту пору расслышали прежде всего не трагические, а публицистические ноты.

Теперь Чингиз Айтматов, всё ещё молодой, но уже не начинающий, а широко признанный писатель, возвращался к этой теме, очищая её от малейших наслоений конъюнктурного свойства.

В повести «Прощай, Гульсары!» художнический талант Айтматова заиграл новыми гранями. Это был новый поворот, новая ступень в его писательской биографии. Видный советский критик того времени Корнелий Зелинский, прочитав новую повесть ещё в журнальном варианте, назвал её «живой классикой», а Танабая, главного героя, рецензенты начали сравнивать с образами коммунистов Шолохова. Сейчас такое уподобление может показаться малозначительным, но в ту пору оказаться на одной ступени с автором «Тихого Дона» дорогого стоило.

В известном смысле Чингиз Айтматов действительно шёл дорогой, проложенной и Шолоховым в «Поднятой целине», и другими писателями старшего поколения — Николаем Островским, Дмитрием Фурмановым, Александром Фадеевым. И всё же в целом он смотрел на коммунистов ранних призывов отлично от классиков литературы социалистического реализма. Быть может, первым из советских писателей Айтматов заговорил о кризисе идеологии, о проигранной в историческом плане борьбе за коммунистические идеалы. «Прощай, Гульсары!» — это повествование о человеке, который свято верил в эти идеалы, отстаивал их, сколько мог, заблуждаясь, «плача, — говоря словами самого Айтматова, — на коленях и восставая во гневе». Но проиграл.

Многими критиками образ Танабая Бакасова был воспринят как некая реинкарнация другого коммуниста — учителя Дюйшена. Правда, в новом произведении исчезла прежняя аскеза: новый герой уже не «бесполый человек», как выразился Гачев, а женатый. Более того, он влюбляется в другую женщину, хотя свой статус честного, морально стойкого коммуниста ставит превыше всего.

Вместе с тем Танабая кое-что действительно роднит с Дюйшеном — в финале оба предстают как сломленные, забытые обществом, выброшенные за борт люди. Порушенные надежды и несбывшиеся мечты — вот что характеризует их жизнь на самом её закате. В обеих повестях читатель покидает героев, оставшихся в полном одиночестве, с неудавшейся личной жизнью, с множеством рубцов на душе и теле. Иное дело, что тема утраченных иллюзий звучит в «Прощай, Гульсары!» заметно сильнее, чем в «Первом учителе», быть может, потому что сам герой — фигура более крупная и многогранная, чем его предшественник.

Танабай Бакасов — человек «огненной стихии», необычайного темперамента, неукротимой гражданской страсти. «Хочешь знать, Танабай, почему тебе не везёт? — говорит ему приятель. — От нетерпения. Ей богу. Всё тебе скорее да скорее. Революцию мировую подавай немедленно! Да что революция, обыкновенная дорога, подъём из Александровки, и тот тебе невмоготу. Все люди как люди, идут спокойно, а ты соскочишь — и бегом в гору прёшь, точно за тобой волки гонятся. А что выигрываешь ? Ничего. Всё равно сидишь там наверху, дожидаешься других. И в мировую революцию один не выскочишь, учти, будешь ждать, пока все подтянутся».

Да, Танабай в прямом смысле слова сын своей советской эпохи. Примечательна его судьба борца, коммуниста, правдоискателя. Казалось бы, в его жизни, как в жизни его иноходца Гульсары, было много светлых моментов, но Танабаю-человеку «дано слишком много», он от этого «многого» часто страдает. У него «активная совесть», как сказал Андрей Вознесенский о Василии Шукшине. Именно об этом говорит целая цепь монологов-воспоминаний Танабая, чья жизнь тысячами нитей связана с развитием всего советского общества.

Образ Танабая не укладывается ни в какие умозрительные схемы, это менее всего модельный персонаж. Айтматову важно увидеть и показать в нём личность высоких гражданских устремлений, человека наивного и сильного, борца и мечтателя. А связь Танабая с Бибижан изображена как человеческая драма, сопряжённая с противоречиями самой эпохи, её моральными и этическими императивами.