Чинара - [3]

К вечеру начали собираться гости. К их приходу Арина успокоилась, нарядилась в черное, до колен, платье, плотно облегавшее ее фигуру, на грудь накинула в два ряда янтарное ожерелье с застывшими мушками в прозрачных камешках. За плечи выпустила две тяжелые косы. И сидела за столом строгая и красивая, будто нездешняя.

Первой явилась давняя Аринина подружка, востроглазая Машутка Кулачкина - по девичьей фамилии. В мужских шароварах, в синей застиранной куртке, она вкатилась в хату, принеся с собой запах бензина. Машутка было намеревалась сразу пуститься к столу, но, увидев Арину в платье с глубоким вырезом на груди, неожиданно для себя замешкалась, застряла в дверях.

- Ты, Аринушка? - Голос у нее осекся. - Ой, какая нарядная, даже страшно!.. А я прямо с "Беларуса" к тебе, Побежать переодеться, что ль?.. - Машутка в замешательстве оглядела себя с ног до головы, ожидая, что скажет Арина.

- Входи, входи. И давай обнимемся, - Ой, да я в мазуте!

Арина вышла из-за стола и, приблизившись кМашутке, привлекла ее к себе, поцеловала раз и другой в темные задубевшие щеки подруги. Когда-то Машутка была пухленькой, нежной, с тонким, как звонок, голоском, а теперь перед Ариной стояла полная, грубоватая на вид женщина. Что-то угловатое, мужское угадывалось в ее лице и фигуре и даже в том, как она обнималась и радовалась.

Веяло от нее здоровьем, силой... А в выражении глаз светилось прежнее озорство, сдерживаемое невольным смущением, овладевающим в такие моменты людьми доброго и трогательного сердца.

- Молодец ты! - не удержалась от похвалы Арина гордясь за Машутку. Небось не одному мужику нос утерла? J Машутка примостилась на табуретке, осмелела и взволнованно, осипло зачастила:

- Надо ж, приехала! Как снег на голову.. Аринушка а ты еще молодая, красивая. Куда мне до тебя господи!

Я уже баба, а ты как девушка. Даже не верится...

Тут новый гость пожаловал - чабан Григорий Поправкин, родной дядя Арины. Мохнатая, как у татарина шапка высоко сидела на нем, немного прибавляя ему в росте. Поскрипывая кирзовыми сапогами и распространяя вокруг себя запах кисловатой овчины, Григорий поздоровался с Ариной и за неимением лишней табуретки уселся на деревянном бочонке из-под капусты.

- А вы, дядь Гриша, все пасете? - осведомилась Арина, чтобы ободрить его своим вниманием.

- Пасу. - Григорий встряхнул для серьезности сухими плечами, - Двадцать годков с отарой, шерсть вам на костюмы поставляю.

Арина, слегка потешаясь над ним, усмехнулась- Вы, я вижу, государственный человек.

- А что? - возгордился Григорий, вскинув на нее голубенькие, чуть вылинявшие на ветру и солнцепеке глаза. - Такой и есть, со мной не шути. Обо мне и в газетах пишут... А ты все рыбу солишь? - тут же полюбопытствовал он, хитровато щурясь.

- Перестала рыбка ловиться, дядь Гриша. Не тот сезон... Вот я и вернулась.

- А я думаю, с чего это у нас в магазине селедки не стало. Раньше было хоть кадушками бери ее, теперь и на нюх не везут.

- Ох, дядь Гриша! - Арина лукаво погрозила ему.

Язык у вас - бритва.

- Оно и ты девка не промах, - довольный безобидною перепалкой, сказал Григорий. - Пальца тебе в рот не клади - откусишь.

Не успели обменяться они колкостями вперемежку с похвалою, как на пороге показались еще двое: седеющий старичок со сморщенным и желтоватым, что печеная груша, лицом, в пальто мышиного цвета, с маленькой ивовой корзинкой в руках. Старичка Арина видела впервые. За его спиной остановилась женщина средних лет, плоскогрудая, со светлыми, как осенняя водица, глазами. Ее Арина угадала. Это была доярка с хуторской фермы Maрея, лет на пять старше Арины. Мужа ее, писала мать, прибило сосной на лесоразработках. Покрытая черным платком, Марея походила на монашку: в лице затаенная скорбь и смирение, взгляд исполнен печали.

- С приездом тебя, - тихо пропела Марея, сверкнув из-под платка глазами. - Давно тыне заезжала в наши края.

- Здравствуй, Марея, - Арина усадила ее по правую сторону от себя, а с левой уже успела прилепиться Машутка.

- Позвольте, так сказать, отрекомендоваться! - заявил вдруг старичок, сделав полупоклон и поставив на стол корзину, в которой прозрачно желтели моченые яблоки. - Бывший учитель биологии нашей районной средней школы Евграф Семеныч Прокудин. С матерью вашей состою в знакомстве пятый год, как переехал сюда на тихое жительство. И смею заверить: истинно уважаю ее.

Старичок был навеселе и, пожалуй, немного паясничал. Глаза его лукаво щурились, морщины под ними стекались в узелки, придавая всему его облику какое-то несерьезное выражение. Было заметно, что старичку очень хотелось понравиться Арине. Блеснуть перед нею умом и светским обхождением.

- Евграф Семеныч на пенсии, кошелки плетет, - вставила Климиха, собирая на стол. - Мне тоже сладил два короба.

- И не только в кошелках талант мой, - живо подхватил старичок. - Я и по части науки силен был. Можем, если хотите, приятно и полезно побеседовать, к примеру, об удивительном размножении водного гиацинта. Между прочим, любопытный цветок!

Арину стала раздражать назойливая болтливость Евграфа Семеныча. Она охладила его пыл несколько суровым возражением: