Чинара - [4]

- Об этом потом. Не к спеху.

Кое-как разместились за столом, пододвинув его к кровати, а с другой стороны приладив доску на двух табуретках. Арине было радостно находиться в кругу знакомых, родных людей. Умом и сердцем отдыхала она среди них. И прошлая жизнь, оставшаяся где-то в туманной и зыбкой дали, с ее тревогами и вспышками недолговечного счастья, была уже как сон...

Машутка, непривычная к питью, быстро хмелела, наливалась румянцем; ее умиляло новое сближение с Ариной, показавшейся ей сначала такой недоступной и строгой. Машутка гордилась, что ледок, настывший между ними за годы разлуки, растаял. Мельком взглянув на Марею, занятую беседой с Григорием, она шепотком поинтересовалась:

- Новость слыхала? Игнат обещает осенью наведаться в хутор. Гляди, вы с ним и повстречаетесь.

- Незачем, - сказала Арина.

Озадаченная ее ответом, Машутка призадумалась, опять тронула Арину локтем:

- Костю Ломова небось помнишь? Того... рябого?

- А что?

- Сторожем он в огородней бригаде. Живет как бирюк, и знаешь, Аринушка, твою карточку при себе носит, в паспорте!

- Я ему не дарила карточек, - задумчиво произнесла Арина.

- Так он ее со стенки у вас содрал. Спроси-ка у матери, она расскажет. Теть, пойдите сюда! - позвала Машутка Климиху, которая, гремя ухватами, возилась в это время у печи.

- Ладно, сама расскажи, - одернула ее Арина.

- Чего тебе? - отозвалась Климиха.

- Уже не надо! - замахала руками Машутка и торопливо, будто обжигаясь горячим шепотом, опять зашелестела над ухом подруги: - Он у вас тогда шибку в окне вставлял. Ну и, значит, содрал карточку, где ты в белом платье снятая. А мать твоя заметила, да и скажи ему:

"Костя, ты на мою Аринку глаз не пяль. Она, мол, замужняя, не пара тебе... Приголубь, говорит, какую попроще". А он: "Не бойтесь, теть, я вашу дочку не сглазю.

Краса ее при ней и останется". Рябой да тихий, а глядика: тоже туда же. - .Машутка отчего-то покосилась на Марею и, прикрыв рот ладонью, добавила: - Ему б любую под крылышко, а он еще выбирает.

Арина слушала ее внимательно, серьезно. Когда Машутка оборвала шепот, она сказала:

- Поговорили о нем, и хватит. Лишнего про Костю не болтай.

- Аринушка, а ты что, жалеешь его? - словно оправдываясь, говорила Машутка. - Я это одной тебе по секрету, другим никому... Не обижайся, если скажу: ты его сама испугаешься, если увидишь. Он еще хуже на лицо стал.

- С лица воды не пить, - сказала Арина, обернулась к матери и вдруг спросила, нельзя ли позвать к ним Костю Ломова.

Услышав это, Машутка задвигалась по жесткой доске, захлопала круглыми, широко раскрытыми глазами. Ей показалось, что Арина захотела подшутить над Костей. Однако та хранила сосредоточенно-задумчивое выражение на построжевшем лице со вскинутыми черными бровями.

Мочки ее ушей, в которые были вдеты золотые дужки маленьких серег, едва заметно подрагивали.

- Ну так что, пригласим Костю? - намеренно громко спросила Арина.

- Он не придет, - за всех ответила Марея. - Сторожу ет Костя.

Изрядно опьяневший Евграф Семеныч манерно приложил правую руку к сердцу и в готовности услужить склонил набок голову:

- Ради вас, Арина Филипповна, я сбегаю за Костей.

Мы с ним друзья, и говорю вам: он будет здесь через полчаса. Засекайте время.

- Расшаркался, - недовольно пробормотала Марея и еще ниже опустила платок на лоб. - Пожилой, грамотный, а ни стыда, ни совести. Залил глаза,,, И все слова у него с ужимкой.

- Нехай бежит, спотыкается, - шепнул Григорий. - Не ругай его, Марея. Стар он, из ума выживает.

Марея скосила на него свои потускневшие глаза, повторила:

- Сторожует Костя.

2

В темных сенях послышалось неловкое шарканье чьихто ног, что-то оборвалось там со стены и ударилось оземь. Евграф Семеныч осердился, пробормотал невинное ругательство. Тут же метнулось с порога его известие:

- Костя пришел!

Арине бросилась в глаза скошенная набок, скорбная фигура Кости в серой, не по росту длинной и свободной одежде, в пыльных кирзовых сапогах гармошкой и в белой кабардинке с отвисшими книзу полями. Лба из-под кабардинки видно не было, лишь чисто синели широко открытые, удивленные глаза. Светилась в них по-детски трогательная радость, но и тихая затаенная печаль сквозила из самой глубины этих доверчивых глаз, придавая им выражение постоянной боли. Отмеченное оспой, бледное лицо его было взволнованным.

Костя неловко переступил порог, остановился, вытянув руки вдоль тела, в котором угадывалась еще не истраченная молодость. Быстро, украдкой взглянул он на Арину - и свет какой-то пробежал по щекам его, коснулся губ...

- Привел! - ликовал Евграф Семеныч, поспешая на свое место. - Вот он перед вами, Арина Филипповна, собственной персоной!

Евграф Семеныч возбужденно рассказывал, как он бежал во тьме по кротовым кочкам, прямиком к сторожке и как не поверил Костя вести о возвращении Арины.

Костя стоял, потерянно передергивал плечами, пока Арина не осадила Евграфа Семеныча холодным замечанием:

- Евграф... забыла, как вас по батюшке, вы бы поели борща. У меня в ушах зудит от вашего крика. - И обратилась к Косте: - Садись возле меня. Молодец, что пришел.