Четыре туберозы - [74]

Из наблюдений, уже сделанных, можно составить некоторое предположительное понятие о том состоянии, в каком находятся сообщающиеся. По-видимому, всё, что в нашей духовной жизни образует наиболее ощутимое и важное, какова вся жизнь отвлеченной мысли, все чувства, порождаемые ощущениями внешних чувств, отходит на дальний план. Мир воспринимается иначе, а восприятие его нашим способом становится случайностью и исключением. Напротив, то, что нами пока считается случайным и исключительным, — то, что мы смутно знаем из предчувствий, вещих снов, симпатий, что почитается тёмной, бессознательной стороной нашего духа, — становится основой всего бытия. Те отношения между душами, которые здесь затемнены и бессильны, — внушение, чтение мыслей, сомнамбулические угадывания и лунатическая уверенность — становятся единственными и господствующими. Невозможно точно дать себе отчёт, сколь иной открывается тогда вселенная, и собственное существование, и все наши мыслимые отношения к себе, к другим, к Богу. Познавание этих условий бытия может и должно ускорить шаг человечества по пути к совершенству.

В. Брюсов 1901

ИВАНУ КОНЕВСКОМУ

Ивану Коневскому, который так любил эту поэму, «Лествицу», при жизни, ныне, когда он отошёл от нас в иной мир, — с прежним сознанием близости — посвящает её А. Л. Миропольский

Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,

Прекрасный, мощный, смелый, величавый,

В начале поприща торжеств и славы,

Исполненный несокрушенных сил.

Кюхельбекер

И ты счастлив, нам скорбь, тебе веселье

Не в будничных тисках ты изнемог,

Здесь на земле ты справил новоселье,

И празднично ещё горит чертог.

Ты много знал; с испугом и любовью

Пытливым взором ты за грань проник.

Но, что ты знал, не предано злословью,

Из тайн не сделано тяжёлых книг.

Ты просиял и ты ушёл, мгновенный,

Из кубка нового один испив,

И что провидел ты, во всей вселенной

Не повторит никто… да, ты счастлив!

Лишь, может быть, свободные стихии

Прочли и отразили те мечты,

Они и ты — вы были как родные,

И вот вы близки вновь — они и ты.

Ты между них в раздолье одиноком,

Где тихий прах твой сладко погребён.

Как хорошо тебе в лесу далёком,

Где ветер и берёзы, вяз и клён.

Валерий Брюсов 1901

ПРОЛОГ (У ясновидящей)

Широкий, волнистый туман,

Безбрежное море видений

И скованный властно вражды ураган,

Рубиново-яркие к выси ступени.

Подавленный шёпот планет,

Запуганных мощною волей.

Угаданный сердцем «Привет!»

Вопрос не рожденный: «Доколе?»

Туман колыхнулся; из тысячи лиц

Мятущихся, жалких он слит:

Так стая испуганных птиц

С размаха летит на гранит.

Кого испугались ночные виденья?

К земле всколыхнулись их вечные звенья?

Зачем на их лицах мертвящий испуг?

Кто смеет тревожить властительных слуг?

То также лицо, но темнее других,

Глаза его пламенем светят угрюмым,

Искрами жжёт он духов земных,

Сквозь них прорывается с шумом.

«Кто, дерзкий, внезапно мне путь заградил?

Кто смеет бороться со мною?

Я царь над телесным, я тело родил,

Я буду владеть и душою!»

Но грозно туманы молчали,

Вопрос без ответа погас.

Где-то, кого-то на царство венчали,

Там, где не ведают нас.

И дрогнули духи, и криком

Они огласили безбрежность,

И встало виденье с истерзанным ликом,

Кровавая надпись над ним: «Неизбежность».

ГЛАВА I

Вздымались седые пески,

Надвигались ратью летучей,

Догоравшего неба куски

Гасли за тяжкою тучей.

Пески закрывали пути,

Равняли и выем, и выступ,

В город стремились войти,

Надвигались дерзко на приступ[123].

Народ, смятеньем объят,

Понимал бессмысленность битвы!

Звучал полновесный набат,

Во храмах не молкли молитвы.

Один только Князь, как всегда,

Был уверен в себе и спокоен.

Он стар, но не властны года

Над тем, кто бессмертья достоин!

Он в тайны науки проник,

Он дал народу законы,

Он с врагами бороться привык,

Ни в чём не встречал он препоны!

И смело поднял он меч,

Пошёл на боренье с песками;

Чтоб силой принудить их лечь,

Решил потоптать их войсками.

Но туча за тучей неслась

Песков всепобедная сила,

И тщетно топтал их разгневанный князь:

Войско стена окружила.

Усталых, упавших тела

Покрывает саван зыбучий.

Всё черней беспросветная мгла,

Всё грозней находящие тучи[124].

И нет путей, наконец.

Князь готов покориться проклятью:

Он встретит смерть, как боец.

С своею верною ратью!..

Но вдруг выступает старик,

Пескам угрожает клюкою.

Столетний пергаментный лик

Дышит волей живою.

И пали послушно пески

Ковром золотисто-чудесным…

Войска, отступя, далеки,

И Князь вдвоём с неизвестным.

И молвил странный Старик:

«Князь! ты ведаешь много,

Ты в тайны земные проник,

Но тайнам нет меры у Бога!

И в них-то зрим нам Господь,

Как солнце в зеркальной меди.

Те тайны косную плоть

Ведут к великой победе.

Избранник ты меж людей,

Я незримый твой покровитель.

Благодать в душе возлелей,

Будь в высшей борьбе победитель!»

Так молвил старик и исчез,

А князь был в раздумье глубоком.

Солнце с прозрачных небес

Смотрело торжественным оком.

Свой меч волоча по песку,

Князь в город пошёл, побеждённый.

Но верил в душе Старику,

Словами его опьянённый.

Победную рать народ[125]

Встретил в восторге великом.

Всю гулкую ночь напролёт

Князя славили кликом.

Во дворце не молкнул напев

Весёлых, торжественных песен.

Были пляски прельстительны дев,

Был кубков звон полновесен.

Холодная, тихая ночь