Четыре танкиста и собака - [288]

– Ключ подходит, – обрадовал его Франек.

Мотор завелся сразу. Они выехали на шоссе. Позади них в небо взлетела прощальная ракета обер-ефрейтора Кугеля.

– Действительно, порядочный человек, – отозвался о нем Франек.

– А мы вот не порядочные, – со злостью буркнул Густлик. – Черт знает что! У своих красть!

– Одолжить, – поправил его Вихура.

Они выехали между домов на шоссе, обсаженное фруктовыми деревьями. Ярко светила луна.

– Что-то там давит, – сказал силезец. Он встал, приподнял сиденье и вытащил из-под него номерной знак. – Смотри-ка, Вихура, – вроде наш…

– Факт, – подтвердил капрал.

Съехав на обочину, он затормозил, выскочил из машины и осмотрел капот.

– Иди сюда, – позвал он Густлика. – Смотри-ка, – показал он ему вмятину на бампере, которую они получили, наскочив на столбик сразу за перекрестком. – Собственную машину угнали!

– Колдовство какое-то, – удивился Елень, садясь в машину и поплотнее укутывая в одеяло сладко спящую Гонорату.

– А что тут удивительного? – пожал плечами Вихура, включая первую скорость. – Нормально, как и должно быть между соседями, – философствовал он. – В итоге то на то и выходит: сколько было машин у нас и у них, столько и осталось.

Они быстрее поехали по пустынному шоссе, чтобы успеть к выступлению армии на юг, на землю у Нисы Лужицкой, которая снова стала польской.

32. Последняя пуля

Они вернулись с Гоноратой вовремя. Вначале казалось, что никто не заметил этого похода за нареченной Густлика, но когда танковые части вслед за пехотой двинулись к Лужице, генерал задержал экипаж «Рыжего».

– Останетесь здесь еще два-три дня. За это время вы, подпоручник Кос, оформите все формальности, связанные с личной жизнью членов экипажа.

– Может… – начал Кос.

– Никаких «может», – отрезал генерал. – Я хочу иметь танк, а не туристический домик для одной семьи на гусеницах. У Вихуры в наказание я отобрал автомашину. Он поедет с вами как пулеметчик и помощник Саакашвили.

– И так одно место свободно, ведь Томаш не вернулся.

– Поедете вчетвером. Черешняку заместитель командующего армией дал в Варшаве двухнедельный отпуск, чтобы смог навестить родителей. Вернется сразу в Лужицу.

– Хитер этот Томаш, – проворчал Густлик, когда отошел командир.

– Тебе бы его хитрость, – ответил ему Янек. – До осени будем теперь по инстанциям бегать, пока Гонората солдатом станет.

Формальности были действительно канительные, потому что у всех штабных писарей после окончания войны в голове что-то окончательно перевернулось и их приходилось буквально припирать к стенке, чтобы они выписали очередную нужную бумажку.

Экипаж ходил в полном составе, и там, где не помогало ни офицерское звание Янека, ни просьба Григория, Густлик хватал упорного за руку и, сдавливая ее, не спеша произносил:

– Если бы вы нам это написали, я был бы рад.

Лишь в конце третьего дня Гонората стала военнослужащей – рядовым санитарного батальона, – приданной в помощь Марусе, которая руководила отделением армейского полевого госпиталя. Когда новая санитарка прибыла на место, Маруся, пользуясь случаем, слово за словом объяснила Янеку смысл своего письма и в конце добавила:

– Все нужно бы начать сначала, но нас разделили бы километры, дни и месяцы, может, даже и годы…

Они упросили Лидку подойти к окну. Спрятавшись в нише, она произнесла:

– Я здесь… Добрый день.

– Выздоравливай поскорее, – первым заговорил Янек, – и возвращайся к нам. Спасибо тебе, Лидка.

– Если хочешь, в танке у нас есть место: Томек в отпуске, – предложил Густлик.

Григорий так и не нашелся, что сказать, хотя высказать нужно было так много важного.

Только когда они отходили и Григорий обернулся, за окном мелькнули худое лицо и белый платочек на голове. Он сделал вид, что ничего не заметил, боясь, что девушке будет неприятно.

На четвертый день двинулись чуть свет, потому что на ночь хотели остановиться у капитана Павлова в городе, комендантом которого он был назначен. В полдень, не останавливаясь, закусили хлебом с консервами и помчались дальше, сменяя Григория за рычагами управления каждый час, чтобы тот мог немного размяться.

– Иван нам, наверное, такой ужин сообразит! – уверял всех Григорий.

– Он обещал мне показать, как считать на логарифмической линейке, – вспомнил Янек.

«Рыжий» несся по шоссе, залитому солнцем, обсаженному с обеих сторон фруктовыми деревьями. Кроме Григория, который снова вел машину, все сидели на башне, с нетерпением вглядываясь вперед.

– Вон за той горкой, – сказал наконец Кос, взглянув на карту.

Выехали на плоскую седловину и внизу, не дальше чем в полукилометре, увидели раскинувшийся у реки лужицкий городок. Красными пятнами горели островерхие крыши его домов, сверкали купола костелов, башня ратуши с часами золотистым шпилем упиралась в небо. У самой реки видны было заросшие зеленью развалины старого замка, а рядом с ними – широкие бастионы форта девятнадцатого века. И все это было залито ярким светом майского солнца.

Танкистов удивило, что на улицах много стариков, калек. Некоторым помогали передвигаться дети. Мальчик, видимо внук, толкал тележку с парализованной бабкой. Этим движением на улицах руководили советские солдаты, слабым и немощным помогали садиться в грузовики и увозили их куда-то.