Четыре танкиста и собака - [286]

Сразу за орудиями двигался советский гвардейский стрелковый полк. Впереди – командование при орденах и Знамя, а за ним разведчики, певшие песню о Катюше и расцветавших яблонях и грушах и присвистывавшие после каждого куплета.

Советские солдаты шли маршем на Познань, а рядом с ними – польские во главе с командиром полка. Колонна поворачивала на юг, напевая:

Вот вернемся из Берлина, из Берлина, Выйдет нам навстречу красавица дивчина.

Песни перекликались, сливались, накладывались одна на другую, как когда-то на той сибирской станции, где встретились Елень и Янек. Солдаты соседних колонн перекликались, обменивались папиросами и табаком. За пехотой, ревя моторами, ползла колонна танков в тучах пыли. Она остановилась, чтобы пропустить через перекресток остатки замыкающего батальона.

Войска шли, а Елень и Вихура все сидели в своей машине, замаскированной кустами орешника. Тени стали длиннее, солнце пригревало спины, и Густлику становилось все тоскливее.

– До второго пришествия, что ли, тут думаешь сидеть? – спросил он Вихуру.

– Пока на шоссе не образуется пробка – и думать нечего.

– А если не образуется?

– Идет столько машин, так что какая-нибудь должна остановиться, – убежденно заверил его Франек.

Ждали еще четверть часа в напряженном молчании, а затем оказалось, что Вихура знает законы, действующие при массовом передвижении техники по дорогам. Примерно в полукилометре от них в сторону Берлина что-то произошло: какой-то тягач с орудием или автомобиль с прицепом встал почти поперек двигавшегося потока, два других пытались его обойти одновременно и плотно заткнули узкое горло свободного проезда. Сзади поток напирал, накапливался, а впереди поредел – появился просвет.

– Держись крепче за ручки, – посоветовал Франек Густлику, заводя мотор.

Они рванулись с места как на спортивных автогонках. По песчаной узкой дорожке проскочили в облаке пыли выкорчеванный участок, с визгом тормозов убавили скорость у кювета, переехали через него и, непрерывно сигналя, протиснулись сквозь пехоту.

Резким поворотом Вихура избежал столкновения с грузовиком, водитель которого считал, что раз он едет по главной дороге, то ему не следует сбрасывать скорость. По мостику, продырявленному артиллерийским снарядом, съехали на боковое шоссе, удалились от главного, и только тогда, вытирая пот со лба, капрал перевел дыхание.

– Я думал, что меня этот грузовик долбанет, и тогда не миновать мне «фитиля» от начальства. – Он обратил внимание Густлика на указатель с надписью «РИТЦЕН». – Смотри, уже близко.

Силезец от радости стукнул его по спине, машина вильнула в сторону и налетела на каменный оградительный столбик.

– Холера бы тебя взяла! – выругался Франек, останавливая машину. – Будет вмятина.

Он выскочил из кабины, подбежал к капоту и, ощупывая пальцами, осмотрел вмятину на бампере; потом сел за руль, тронулся, и дальше они ехали молча почти до самой цели.

Когда с лесистой высоты они увидели Ритцен, он показался им большим, чем в действительности. Может, потому, что много людей ходило по улицам – военных и гражданских. Благодаря тому что взорвали дамбу, город был быстро взят и теперь, после того как окна в домах были застеклены, он выглядел неразрушенным. Только отметины на стенах свидетельствовали о том, откуда и куда шли пулеметные и автоматные очереди.

Не зная адреса, Вихура и Елень решили начать розыски с центра города, от той треугольной площади, на которой стояла зенитная батарея. Оказалось, что они попали в самую точку, потому что в кирпичном здании – музее часов, служившем им когда-то квартирой, теперь находились комендатура и городской магистрат. У входа они увидели в группе женщин мужчину в одежде, переделанной из немецкой военной формы. Он раздавал какие-то листки бумаги, на которых черкал несколько слов, делая устные распоряжения.

Подошедший советский офицер козырнул ему в ответ на приподнятие шапки.

Группа работниц с лопатами и граблями отошла, получив какое-то указание, и начала вскапывать газон, на котором еще оставались следы от окопов.

Когда машина с Густликом и Вихурой подъехала, мужчина обернулся и, увидев солдат, широко развел руки:

– О, герр Елень! Ихь вартэ… Я жду вас с большим нетерпением.

Густлик, выскочив из машины, остановился в двух шагах от него и, не подавая руки, сурово спросил:

– Как поживает панна Гонората?

– Я полагаю, очень хорошо.

– Ну, хорошо…

Елень схватил немца за руку, сильно тряхнул ее, а потом представил:

– Обер-ефрейтор Кугель. Капрал Вихура. Где она?

– А вот сейчас пойдем. Здесь, в нескольких шагах отсюда.

– Поедем, – жестом пригласил Франек.

Он резко развернулся на месте, а потом свернул вправо, в боковую улочку, и притормозил перед виллой, прикрытой бело-розовым облаком цветущих яблонь, груш и вишен. Над воротами висела большая вывеска: «Милитэранштальт».

– Что это такое? – спросил Елень.

– Здесь как раз и есть фрейлейн Гонората, – с достоинством ответил Кугель.

Гонорате не раз снилось, как за ней приезжает Густлик. И не раз она упаковывала свой дорожный сундучок, а потом со слезами на глазах распаковывала…

Она сидела в комнате на первом этаже, заставленной мебелью, заваленной салфетками, покрывалами, украшенной сотней фаянсовых изделий, снесенных сюда со всей улицы по указанию Кугеля. Гонората следила здесь за чистотой, стирала пыль с изящных вещей, и это ее успокаивало.