Четыре Призрака из «Гамлета» - [8]

Он сделал стремительный, полный природной грации шаг вперед, опустился на одно колено и поднял с пола доску и планшетку.

— В любом случае на сегодня я забираю это. Мисс Синглтон, вам уже лучше? — спросил он, выпрямляясь и отступая назад.

— Да, все в порядке, — взволнованно ответила она, сбрасывая мою руку и чересчур быстро отстраняясь.

Босс кивнул. Гертруда Грейнджер холодно смотрела на него, будто собиралась сказать что-то язвительное, но молчала. Сибил Джеймсон, смотревшая себе под ноги, выглядела смущенной и в то же время озадаченной.

Я вышел вслед за Боссом из гримерной и сказал ему — на случай, если Реквик этого не сделал, — что Гатри Бойд рано явился в театр. Теперь мимолетные сомнения в честности Реквика казались мне попросту глупыми, хотя его прикладывание к бутылке оставалось поразительной загадкой.

Реквик подтвердил, что Гатри пришел, но по-прежнему казался несколько отстраненным.

Босс кивнул в знак признательности за новость, затем дернул носом и нахмурился. Я был уверен, что он уловил запах спиртного и не знал, кто из нас двоих повинен в этом… а может, даже одна из дам или недавно прошедший здесь Гатри?

— Брюс, ты не мог бы ненадолго зайти ко мне в гримерную? — обратился он ко мне.

Я пошел за ним, решив, что он принял меня за пьяницу, и думая о том, что ответить. Что, если молча выслушать отеческие упреки, и все? Но когда он включил свет и я закрыл дверь, его первым вопросом был:

— Брюс, тебе нравится мисс Синглтон?

Я коротко кивнул, не выдавая удивления, и он продолжил, тихо, но сочувственно:

— Так, может, хватит ходить вокруг да около и изображать Галахада? Думаю, всем обычно кажется, что я не одобряю романов в труппе. Но сейчас я не знаю лучшего способа покончить с сеансами Уиджа, которые явно не идут девушке на пользу.

Я натянуто улыбнулся и ответил, что с радостью последую его совету, полностью совпадающему с моими намерениями.

Босс тоже улыбнулся и хотел было швырнуть доску Уиджа на диван, но передумал и осторожно положил ее вместе с планшеткой на край длинного туалетного стола.

— Брюс, что ты думаешь об ответах, которые они получают с помощью доски? — спросил он.

— Честно говоря, в последний раз у меня мурашки побежали по коже… наверное, потому что…

Я поведал ему, что мне почудились шекспировские персонажи, стоявшие в темноте.

— Но это, конечно, чепуха, — заключил я и усмехнулся.

Он не улыбнулся в ответ.

Я продолжил, повинуясь импульсу:

— Пару недель назад одна идея произвела на меня впечатление… а на вас, похоже, нет. Мистер Ашер, надеюсь, вы не думаете, что я пытаюсь к вам подольститься. Идея о том, что вы — реинкарнация Шекспира.

Он весело засмеялся:

— Брюс, ты явно не понимаешь разницы между актером и драматургом. Чтобы Шекспир расхаживал с горделиво вскинутой головой? Размахивал мечом, изображал телом и голосом положенные чувства? О нет! Я готов признать, что он мог играть Призрака — эта роль под силу любому среднему писателю, достаточно просто стоять и вещать замогильным голосом. — Он замолчал и улыбнулся. — Нет, в этой труппе только один человек может быть новым воплощением Шекспира, и это Билли Симпсон. Да-да, я о Реквике. Он прекрасно умеет слушать, ладит с людьми и на удивление цепко примечает любые оттенки, запахи и звуки жизни, реальные или воображаемые. И обладает аналитическим умом. Конечно, у него нет поэтического дара, но он и не нужен Шекспиру в каждом воплощении. Полагаю, на дюжину жизней, в которых он собирает материал, приходится одна, в которой он придает этому материалу драматическую форму. Тебе не бередит душу мысль о немом безвестном Шекспире, который проживает множество скромных жизней, собирая все необходимое для единственного драматического всплеска? Подумай об этом при случае.

Я уже думал об этом, завороженный красотой фантазии. Она идеально отражала чувство, которое я испытал при виде Билли Симпсона, сидящего за реквизиторским столом. К тому же у Реквика было высоколобое лицо поэта и наставника — как и у Шекспира на посмертных эстампах, ксилографиях и портретах. Даже инициалы одинаковые. От этого мне стало не по себе.

Затем Босс задал мне третий вопрос:

— Он ведь пьет сегодня вечером? Я имею в виду Реквика, а не Гатри.

Я промолчал, но Босс, опытный знаток людей, видимо, прочел все на моем лице. Он улыбнулся и сказал:

— Не бойся. Я не стану на него сердиться. По правде говоря, я только однажды видел, как Реквик надирается в одиночку в театре, и очень благодарен ему за тот случай.

Его худое лицо стало задумчивым.

— Это было задолго до твоего прихода, — начал он, — в первый сезон, когда я выступал со своей труппой. У меня едва хватило денег, чтобы заплатить за афиши и поднять занавес в первый вечер. После этого мы несколько месяцев балансировали на грани. В середине сезона посыпались неудачи: в одном городе два вечера подряд висел густой туман, в другом опасались гриппа, в третьем за две недели до нас выступала шекспировская труппа Харви Уилкинса. В четвертом оказалось, что предварительные продажи билетов шли из рук вон плохо, потому что никто не знал моего имени, а театр не был популярен, и я понял, что придется заплатить актерам, пока хватает денег, чтобы отправить домой хотя бы их, если не декорации. В тот вечер я застукал Реквика с бутылкой, но не стал распекать его — не хватило духа. Даже если бы он решил тогда надраться, я винил бы только себя. Но потом, во время представления, актеры и даже рабочие сцены, которые колесили с нами, приходили ко мне в гримерную по одному и по двое и говорили, что готовы поработать бесплатно еще три недели, если я считаю, что дела могут поправиться. Конечно, я ухватился за их предложение. Тут же установилась прекрасная, прохладная погода, мы посетили пару мест, где соскучились по Шекспиру, и все наладилось. Я даже смог выплатить долги по жалованью еще до окончания сезона. Лишь позже я узнал, что это Реквик подговорил их.