Четыре дня в начале года тигра - [90]

Он взял интервью — «классическое интервью», как он сам говорит, у Беби Кесон, дочери президента, и она попросила отца дать поэту работу. Дон Мануэль призвал Вилью и сказал: «Хотя твой отец сущий дьявол, работу я тебе дам». (Кесон и доктор Вилья были политическими противниками.) Вилью сунули в пресс-офис Малаканьянга. Ему часто приходилось засиживаться допоздна, однако отец, хотя у семейства Вилья было две машины, никогда не посылал их за ним в Малаканьянг. Поэту приходилось, кляня отца, шлепать по грязи по тогда еще не замощенной улице Мендиола до самой Аскаррага, где он садился в трамвай.

Стычки между отцом и сыном становились все ожесточеннее, и Аргильи обнаружили, что превратились в нечто вроде стены плача. То сын зайдет и начнет проклинать отца, то появится отец, чтобы доказывать свою правоту.

Дон Симеон говорил: «Что произошло с моим сыном? Странная личность. Жить здесь не хочет, хочет жить в Америке. С чего бы это, он что — американец? Он требует, чтобы я продал собственность, а я не могу этого сделать — я должен думать и о других детях. Почему бы ему не обосноваться здесь и не присматривать за всем нашим имуществом?»

Вилья понял, что от отца ждать нечего: не то что доли наследства — даже билета на проезд в Америку он не получит. Друзья — Аргильи, С. П. Лопес, Федерико Мангахас, Джон Сайлер — пустили шляпу по кругу и собрали ему на проезд. Пробыв два с половиной месяца на Филиппинах, Вилья снова уехал_г не сообщив об этом родным.

Неделю спустя Джон Сайлер, живший в отеле буквально рядом с домом Вильи, был несказанно удивлен, когда к нему в номер рано утром вдруг вошел Вилья. Он объяснил, что уже добрался до Гонконга, но там почувствовал, что надо вернуться и проститься с матерью и сестрами, потому что, может статься, он их больше не увидит. Сайлер сказал ему: «Это один из самых благородных поступков в твоей жизни». Вилья отправился домой, попрощался с семьей и снова уплыл. Ему еще довелось встретиться с матерью и сестрами, но не с отцом. Дон Симеон погиб во время освобождения Манилы, тело его так и не нашли.

Брат поэта говорил, что, несмотря на длившуюся всю жизнь войну между ними, отец любил Хосе. Когда вышла книга «В назидание молодым», дон Симеон купил пять экземпляров, хотя он едва мог читать по-английски. В 1937 году, когда семья сидела за обеденным столом, дону Симеону сказали, что Вилья уплыл в Америку, не попрощавшись. Родные ждали, что суровый революсионарио придет в ярость, но этого не произошло. Слезы заструились по его лицу, он сидел прямой и молчаливый во главе стола, а удивленные дети отвели глаза, чтобы не видеть его горя.

И все же отец и сын так никогда и не примирились. Дон Симеон отказался послать изгнаннику хоть сентаво. А Вилья, узнав о гибели отца, заметил с горечью, хотя много лет прошло со времени их последней встречи: «Если мне суждено будет вернуться туда, то только для того, чтобы плюнуть на его могилу».

Из глубин

Триумфальное появление Вильи на международной литературной сцене скрыто от нас войной. «Я пришел, я здесь» — книга, с которой он появился на этой сцене, вышла в Нью-Йорке в 1942 году, когда Филиппины были отрезаны от мира, и мы узнали о лаврах Вильи только после Освобождения.

Вскоре после войны Лидия Аргилья побывала в Нью-Йорке и видела Вилью во всей славе его — наконец-то знаменитого на весь мир поэта. На него так и сыпались премии и почести, награды фондов: Гугенхайма, Болингена, Американской академии искусств и, литературы; к тому же он был влюблен, он «был помолвлен, он собирался жениться. Девица оказалась претенциозна, как и ее имя: Розмари — высокая итало-ирландка с каштановыми волосами. Лидия Аргилья и С. П. Лопес были посажёными родителями на церемонии венчания в маленькой католической церкви. Семья Розмари не одобряла этого брака, но Розмари явно была без ума от своего поэта, а Вилья ходил на задних лапках перед невестой, подавал и ухаживал — разве что только не жевал за нее.

Когда Лидия вернулась в Нью-Йорк через несколько лет, их роман уже давно остыл, У них было двое мальчиков: Розмари зарабатывала на хлеб для семьи, а безработный Вилья вел домашнее хозяйство. Он пригласил Лидию на обед, сам с величайшим тщанием приготовил его, не уставая прохаживаться насчет неспособности жены вести дом и готовить — и все это в ее присутствии. Бедная женщина сидела молча, поджав губы, но видно было, что ее терпение подходит к концу. Оба мальчика, явно избалованные отцом, носились как сумасшедшие по квартире.

Вскоре после этого супруги расстались, и Розмари забрала детей с собой. В прошлом году они развелись; Розмари снова вышла замуж. Вилья регулярно навещает детей, не притрагивается к своей доле наследства в Маниле, потому что хочет сохранить ее для обоих сыновей. Старший сын, Роберт, похоже, как-то исчез из его жизни.

Вилья говорит, что писать он бросил, интересуется только жизнью и любовью. Вернется ли со временем на родину навсегда — это зависит от исхода его нынешнего визита домой. У Манилы, считает он, раньше было кое-какое достоинство, теперь же это просто большой кабак.

Как преподаватель он до конца профессионален: не желает полагаться на свое знаменитое обаяние и способность болтать о чем угодно, тщательно готовит планы занятий, набрасывает конспекты. Он говорит, что приходится играть, чтобы возбудить в студентах интерес, привлечь их внимание, и это ему удается. Студенты, выходя из его аудитории, всегда возбуждены, приподняты и так и сыплют анекдотами Вильи. Вокруг Вильи-профессора складывается новый цикл легенд.