Четыре дня в начале года тигра - [84]

Феликс Манало решил сам изучить Писание и пришел к выводу, что ни одна из церквей, в которых он побывал, не была церковью, основанной Христом: церкви Христа пока просто-напросто не существовало. Это и стало темой его проповеди в ту мартовскую ночь 1914 года, когда он говорил с детьми филиппинского апокалипсиса — жаждущими Бога людьми, которых, как и его, несло течением, которые были религиозными скитальцами и экспериментаторами, ибо усомнились в прежней вере и открыли для себя Книгу. Островок на реке Пасиг стал гнездом алчущих Бога и благой вести.

Среди первообращенных был мастер из «Атлантик Галф энд Пасифик Компани», который нашел комнату в рабочих бараках компании для брата Манало и его невесты, ибо за год до того странствующий проповедник женился, еще будучи адвентистом, на молодой, недавно обращенной адвентистке. Так что Иглесия возникла в рабочей среде, а брат Манало достиг такой популярности в Пунте, что ему пришлось проводить свои ночные встречи под открытым небом.

Тем не менее его первая часовня была воздвигнута не на Пунте, а в Тондо, на улице Габриела, куда он переселился позже. Часовню соорудили из бамбука и ниповой пальмы в расчете на пролетарскую общину человек в сто; все прочие собирались в частных домах, и брат Манало продолжал свою деятельность как странствующий проповедник. Это самый притягательный период в истории Иглесии, напоминающий эпоху первых христиан: можно понять, какая сила подвигала обращенных бросать хорошую работу и пускаться в путь, как пустился брат Манало, проповедуя веру. Эту веру они проповедовали людям из низших классов, откуда и привлекали своих сторонников.

Теология, возросшая на этой проповеди, отличалась крайней простотой. Иглесия верит в Бога-Отца, но не в Троицу. Христос есть «Спаситель Церкви», но не Бог; он святой человек, никогда не грешивший. Святой Дух используется Богом-Отцом и Христом, чтобы вдохновить хранителей Евангелия, но Святой Дух — не Бог. Слово Божие заключено только в Библии, а не в предании.

Иглесия крестит путем погружения в воду, причем отказывается крестить до десяти лет — пока человек не достигнет сознательного возраста. Раз в год отмечают Тайную Вечерю службой, после которой происходит причащение виноградным соком («Мы пользуемся, Уэлчем», — говорит секретарь Рамос) и пресным хлебом («своей выпечки»). Иглесия не отмечает ни Пасху, ни Рождество, не соблюдает воскресенье как день отдыха, но блюдет субботу; у нее нет ни праздников, ни торжественных дней. «Все дни одинаково святы, — говорит Рамос, — и для отдохновения от греха годится любой день». Богослужения проходят дважды в неделю, по четвергам и воскресеньям, в конце каждой службы верующие делают добровольные пожертвования. Судя по всему, они — единственные христиане, которые никогда, ну никогда не забывают об этом моменте службы. Отдача — в виде великолепных церковных зданий, обычно с кондиционерами. На церквях нет крестов, крест как символ отвергается — ведь нельзя же почитать виселицу, которой, в сущности, и был крест. «Это все равно, что поклоняться электрическому стулу», — говорит секретарь Рамос. Пожалуй, единственное, что знают об Иглесии посторонние, — это то, что ее члены не едят динугуан[59] ввиду библейского запрета на поедание крови: Иглесия, очевидно, не считает, что этот ветхозаветный закон был предназначен только для израильтян и отменен Христом.

К 1936 году Иглесия насчитывала 85 000 членов, пятьсот пятьдесят церквей, триста пятьдесят небольших часовен, а ее собственность оценивалась в восемьсот тысяч песо.

В 1952 году, когда Рамос стал генеральным секретарем, число членов церкви, по его словам, уже перевалило за миллион. Поскольку сейчас, как утверждает Иглесия, она объединяет свыше трех миллионов человек, это означает троекратное увеличение за десять лет. Приверженцы ее сосредоточены главным образом в Маниле и прилегающей провинции Рисаль, на Центральной равнине — особенно в провинциях Пантасинан и Нуэва-Эсиха, а также в пограничных районах Минданао, больше всего в Давао. Эмигранты занесли Иглесию на Гавайи и западное побережье США.

Возможно, численность ее растет не так быстро, как утверждают, но в том, что она значительна, сомнений нет: множество храмов Иглесии (их уже не с руки называть часовенками) как грибы выросли в Маниле за последние годы. За оградами самых внушительных из них могут разместиться до ста тысяч человек, а то и больше.

Знаменательно, что Иглесия выработала свой архитектурный стиль. Он повторяет черты первого храма и штаб-квартиры в Сан-Хуане, заложенных в 1948 году и выстроенных по наброскам самого брата Манало. Архитектор, Хуан Накпиль, говорят, сделал девять эскизов, прежде чем ему удалось уловить идею старца. В величественных сооружениях Сан-Хуана — они, по слухам, стоили более миллиона песо — стиль Иглесии предстает еще как бы в зародыше; характерные для него шпили и купола появляются во всю мощь в новейших строениях, прежде всего в Малабоне, Кесон-Сити и Бакларане.

Принято считать этот стиль «полуготическим-полумодернистским», но удлиненные шпили и приземистые купола напоминают о храмах Индии. Это довольно примечательно, поскольку самого брата Манало — а он был очень смуглый, с орлиным носом — многие принимали за индийца. Один человек, работающий в рекламе, говорил, что Манало «точь в точь соответствует представлению о древнем ацтекском вожде». Но другим он напоминает о восточных индийцах: нос у Манало, так сказать, типично «бомбейский» — и тут же на ум приходит британское вторжение на Филиппины в восемнадцатом веке, после которого там, где сейчас провинция Рисаль (преимущественно в Каинте), осталось много индийцев. Может быть, это индийская кровь в Манало породила храмы, похожие на индийские, о которых он подсознательно помнил?