Четыре дня в начале года тигра - [85]

Духовная сила

Иглесию называют иногда церковью Манало. и, несомненно, она несет отпечаток его динамизма. Все, кто знал его, свидетельствуют, что он был живой, магнетической личностью. Он был настолько широк в плечах, с такой богатырской грудью, что, говорят, сыновья — ростом удавшиеся выше него — не могут носить его рубашки, они им велики. Он любил блистать, любил роскошь, однако его приверженцы, хотя и были бедны, не только не осуждали этого, но и гордились количеством автомобилей, которые он имел, и великолепием его резиденции. Такое благоговение может быть объяснено только огромной витальной силой вождя; кажется, он сохранил все, буквально все свои способности до самой старости. Домашние говорят, что только седые волосы да легкая сутулость выдавали его возраст.

Смерть лидера, обладающего такой исключительной мощью, обычно грозит уничтожить все созданное им, ибо, как правило, оно светит отраженным светом: оно — луна, а сам он — сияющее солнце. Проблема Иглесии сегодня — коренное отличие прежнего вождя от нынешнего. Эраньо Манало не обладает столь импозантной фигурой, он бледен, у него красивое худощавое лицо с тонкими чертами, и он производит впечатление человека суховатого, сосредоточенного, почти отрешенного. Он выглядит куда моложе своих тридцати восьми лет. Пятый ребенок в семье, где было шестеро детей: четыре сына и две дочери. Старший сын сейчас инженер, ведает строительными делами Иглесии; второй — священник Иглесии; самый младший еще учится. Эраньо учился в академии св. Иоанна в Сан-Хуане, потом изучал право в Дальневосточном университете; бросил учебу по требованию отца, чтобы сосредоточиться на священничестве: тот избрал этого трезвомыслящего серьезного сына своим преемником. «Я начал с самой нижней ступени, — говорит Эраньо, — как проповедник-доброволец, без всякой платы».

Может быть, он тверже, чем кажется: две недели, пока было выставлено тело, он не отходил от него ни днем, ни ночью — а это тяжкое испытание, поскольку скорбь верующих была близка к безумию. Тысячи людей проходили у гроба, и чинное прощание с покойным часто прерывалось истеричными выкликами женщин — и мужчин тоже: при виде дорогого лица они заходились в пароксизме горя, впадали в трясучку, стонали и корчились на полу, и их надо было уносить прочь — окаменевших, охладевших, бесчувственных…

Сначала тело лежало в храме в Сан-Хуане, потом на один день его перевезли в часовню в Тагиг, потом в Сан-Франсиско-дель-Монте, где оно до похорон — до полудня прошлого вторника — покоилось в склепе, в саду при храме. Гигантская похоронная процессия, начавшая двигаться в восемь утра и все еще не завершившаяся в полдень, перекрыла движение по всем дорогам, ведшим из Кесон-Сити в Сан-Хуан. Скорбящие толпы проходили мимо гроба, и воздух был насыщен колдовством: могучим влиянием покойного на своих скромных приверженцев.

В дни своего могущества Феликс Манало стал походить на политического деятеля, его даже окружали придворные и телохранители. Когда он отправлялся в кино, он закупал весь ряд и сидел там один — места с обеих сторон были пусты, а адъютанты смотрели не на экран, а на него, готовые удовлетворить любое его желание. Над такими спектаклями легко смеяться, но даже те, кто осуждает Иглесию за участие в политических играх, признают, что она — единственная церковь на Филиппинах, способная к разговору с бедными и могущая преобразовать людей. Истории о пьяницах, отказавшихся от бутылки, об игроках, оставивших карточные столы, об уголовниках, обратившихся проповедниками мира, ставшими kapatid — братьями, отнюдь не апокрифы. В Иглесии, и, может быть, в наши дни только в Иглесии, все еще происходят обращения в подлинном смысле этого слова.

Феликс Манало и его Иглесия снова показали, что христианство, если к нему относиться серьезно, всегда побеждает — и не только в духовных, но и в сугубо материальных делах. «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» — не пустое обещание. Это положение подтверждается снова и снова, осуществляется на практике с таким успехом, что сам этот успех, поистине колоссальный, снова и снова губит христиан. А мы по-прежнему называем христианские принципы «непрактичными», потому что они не от мира сего, и не без издевки вопрошаем: как это кроткие унаследуют землю? — хотя эти принципы были не раз осуществлены на протяжении истории. Сейчас модно говорить, что христианство потерпело неудачу, или, напротив, саркастически изрекать, что оно не потерпело неудачу по той простой причине, что его принципы никогда и не пытались осуществить. История свидетельствует: пытались, и много раз, и всякий раз, увы, добивались успеха.

Ранние христиане были бедны и кротки, любили друг друга как братья, были безразличны ко всему, кроме Царствия Небесного. Короче, они осуществляли христианские принципы. И за очень короткий промежуток времени эти презираемые, слабые, эти люди не от мира сего овладели Римской империей. Кроткие унаследовали землю.

Рим пал, начались «темные века», а в дикой Европе горстка людей стремится вернуться к принципам примитивного христианства: к бедности, кротости, братству, безразличию к земным властям и к земной славе. Снова христианство подвергалось испытанию, и снова — потрясающий успех. Всего за несколько поколений эта горстка людей, именуемых бенедиктинцами, овладела преобразованной Европой. Вера сдвинула горы.