Четыре дня в начале года тигра - [110]

Перемены всего заметней в массивности сооружений — она сделалась отличительной чертой филиппинского строительства, что, конечно, поразительно, если вспомнить, что у нас не было не только архитектурной традиции, но даже простых строительных навыков. Филиппинцев всегда отождествляли с бамбуковыми домами и хижинами из ниповой пальмы, так что арка, купол или шпиль, взметнувшийся высоко в небо, были для нас безумной дерзостью. Однако проходит два столетия — и мы идем на эту дерзость, воплощая ее со (вкусом и с размахом в камне, твердых породах дерева и мраморе. Шпенглер считает выбор материала одной из важных характеристик культуры. Будь Шпенглер наделен даром путешествовать во времени и посети он нашу страну до 1521 года, он убедился бы, что мы строили из хрупких, недолговечных материалов маленькие, приземистые сооружения. Если бы он затем посетил нас в конце XVIII века и обнаружил, что теперь мы строим высокие массивные здания, применяя для строительства камень и твердые породы дерева, у него были бы все основания предположить, что к XVIII веку Филиппины заселил народ, отличный от островитян, обитавших тут до 1521 года.

К такому же заключению может подвести и изучение филиппинской живописи. Филиппинцы, которым дотоле живопись была неизвестна и совершенно чужда, освоили ее в такой степени — а Шпенглер считает живопись наряду с контрапунктом в музыке наиболее фаустианской формой выражения, — что она превратилась в ведущий жанр нашего искусства. Что же должно было произойти там, в промежутке? Что вызвало эти последствия? И не было ли происшедшее важнейшим фактором, повлиявшим на филиппинскую живопись, если даже сами события прямого касательства к живописи не имели? Мак-Люэн утверждает, что печатный шрифт, создав читателя, приученного видеть мир под заданным углом зрения, создал и современное мировоззрение, и живописную перспективу. Так может быть, сходное явление в нашей культуре, распахнув для нас окно в мир, настолько потрясло нас, что мы пришли к созданию не просто перспективы, но и самой живописи? Может быть, Луна и Идальго ведут свою родословную от Пиппина и первой филиппинской книги?

Иными словами, применение орудий приводит ко множественному результату, и конечное их воздействие выходит за пределы прямого назначения этих орудий. Так, развитию математического мышления на Филиппинах способствовало не одно лишь введение мер и весов, но и появление архитектуры и органной музыки. Интерес к жизнеописаниям еще до того, как найти свое выражение в литературе, проявился в портретной живописи, которая, в свою очередь, приобрела популярность, когда (или оттого что) у филиппинцев стало появляться острое ощущение своей самобытности. А двумя наиболее значительными чертами нашей самобытности — историзмом и чувством национальной общности — мы обязаны всей совокупности, целому созвездию новых орудий, революционизировавшему нашу культуру в XVI и XVII веках. Сегодня эти две черты носят характер чуть ли не инстинкта, так что мы их замечаем, только, скажем, когда сталкиваемся с их отсутствием.

До войны христиан, селившихся в нехристианских регионах Филиппин, больше всего поражало отсутствие у местных племен хронологического мышления: люди даже не знали, кто когда родился (а для филиппинского христианина день его рождения — большое событие, дата чрезвычайно памятная). Отсутствие историзма создавало немалые трудности, ибо бумаги на владение землей — это история в документах, в отличие от владения по традиции, которое есть история в мифах.

Миф в данном случае не значит выдумка, но — увы! — христианские поселенцы предпочитали именно так трактовать притязания местных жителей на свои земли. Это был конфликт между датированной историей и историей без дат — и здесь мы опять-таки сталкиваемся с переменами, произведенными орудиями, которые и создали чувство истории на Филиппинах. До 1521 года ни одно событие в жизни островов не датировано с достоверностью. А после технической революции датировка обретает большое практическое значение — даже когда речь идет о дате рождения отдельного человека: она необходима для школы, для женитьбы, для похорон. Историзм на всех уровнях, включая личный, порождает общность людей, обладающих им, — вот опять обладание каким-то орудием, используемым сообща, подобно плугу.

Плуг не «испортил» — он породил филиппинца.

«Филиппинец», порожденный таким образом, должен был вначале испытывать чувство общности с другими посвященными в те же технические тайны, а соответственно, и свое отличие от непосвященных. Орудия, которыми мы овладели в ту эпоху озарений, помимо политических и экономических перемен наверняка вызвали сильное чувство социальной солидарности среди жителей различных регионов, одновременно адаптировавшихся к новому. В былые времена, как известно, солидарность часто основывалась на овладении ремеслом или приобщении к орудиям — достаточно вспомнить средневековые цехи и гильдии, ревниво охранявшие секреты мастерства, соблюдавшие ритуалы посвящения в братство, то же масонство — общину посвященных. И в наши дни мы видим мотоцикл, порождающий молодежную субкультуру с ее собственными правилами и жаргоном, почти международную по масштабу. Другой поразительный пример — современное сообщество ученых, замкнутая культура которого настолько обособила его членов от простых смертных, что даже получила название