Четвертое сокровище - [89]
В тот день, когда сэнсэй закончил «Историю Тушечницы Дайдзэн», он спросил у хозяина про женщину музыки воды, мимоходом заметив, что однажды случай но встретил ее и она показала ему еще одну тропинку. Он сказал, что хотел бы отблагодарить ее и вручить небольшой подарок, какие он передавал всем жителям Дзюдзу-мура, которые сделали его пребывание здесь таким приятным.
— Наверное, это Ямано-сан. Она всегда бродит по ' холмам, если только не занята заботами о родителях, после несчастного случая.
— Что произошло?
— Это ужасная история — ее родители были изувечены обвалом. Они не могут ходить. Только она о них заботится.
— Действительно ужасно.
>Слово «радость» — «ёрокобу» — происходит от иероглифов «рот», «растение» и «сосуд для пищи», который используется, например, для приготовления овощей. Все вместе они обозначают «принимать пищу» и, в свою очередь, — «удовольствие». Странно, что именно еда и вкусовые ощущения используются, чтобы символизировать удовольствие. Почему не зрение? Почему не изобразить удовольствие в виде цветущей сакуры? Или прикосновения возлюбленной?
>Дневник наставника. Школа японской каллиграфии Дзэндзэн
Сэнсэй вернулся в комнату. Он написал последний свиток: иероглифы «вода», «музыка», «место» и «радость». Иероглифы стекали с его кисти как никогда прежде, словно их писал не он.
Он закончил собирать вещи и отдал хозяину постоялого двора свиток, который написал для него в благодарность. Он также попросил его передать Ямано-сан свою последнюю работу. Хозяин ответил, что с радостью сделает это. Сэнсэй Курокава поблагодарил его и поспешил вниз по склону; прочь от Дзюдзу-мура — испугавшись. что если он еще немного помедлит, то, возможно, останется навсегда.
Сан-Франциско
Тина открыла дверь в свою спальню-чулан. Сэнсэй по-прежнему рисовал. На полу рядом с временным столом выросла стопа законченных работ. Тина тихо подошли и взяла ее.
Она закрыла дверь и положила стопку на кухонный стол. Потом пошла в спальню матери. Тихонько постучав, прежде чем взяться за ручку, она позвала:
— Ма? — Дверь была заперта.
Открыла Киёми. Тина почувствовала запах марихуаны. Ханако лежала на кровати, под ноги была подложена подушка.
— У нее с ногами были эти, как их, — судороги. — сказала Киёми.
Тина заметила окурок.
— Тетушка Киёми?
— Просто любопытно стало, — сказала Киёми. — Знаешь, мне пора на работу. Я уже опаздываю.
Тина вышла вместе с ней из спальни.
— Как она?
— Уже все в порядке, — ответила Киёми.
— Она говорила о сэнсэе?
Киёми кивнула:
— Ей это не нравится.
— Я и не рассчитывала, что ей понравится. Надеюсь. он не пробудет здесь долго.
— Извини, мне пора.
— Спасибо, что приходите, тетушка Киёми. Я вам очень благодарна.
— Дай-ка я посмотрю твою ногу, — сказала Тина матери. Она сняла с лодыжки мешок со льдом и откинула полотенце. Опухоль спала, но появились ужасные кровоподтеки всех оттенков. — Я позову Уиджи, пусть он тебя посмотрит. — Она поправила полотенце и мешок со льдом. — Были сегодня судороги?
— Да. Уже прошли.
Тина вдруг почувствовала ужасную усталость — она бы уснула сразу, как только закрыла глаза.
— Приготовить тебе обед?
— Да, я бы съела что-нибудь.
Тина кивнула и поднялась. Перед тем как открыть дверь, она сказала:
— Прости, что я привела сюда сэнсэя. Я не думала, что это будет тебе неприятно. Не переживай. Я постараюсь что-нибудь придумать.
Вымыв посуду, Тина села за кухонный стол и принялась изучать рисунки сэнсэя. Они были абстрактнее предыдущих, еще меньше похожи на традиционную каллиграфию, которую она видела у Мистера Роберта. Тина разделила листы на группы: в одну — те, где была только одна картинка, а в другую — все остальные. Она не могла придумать никакого другого критерия.
Почему же сэнсэй уехал из Японии с Тушечницей Дайдзэн? Если она такая древняя и ценная, поступок его ужасен. «История Тушечницы Дайдзэн» подсказала бы ей ответ, если бы только удалось ее перевести.
Она опять стала раскладывать рисунки, на этот раз — на группы с угловатыми и округлыми линиями, — но казалось, она никогда не сможет понять, что они значат. Даже если бы она потратила всю оставшуюся жизнь на их Изучение или могла бы постоянно делать функииональные MPT-сканы работы его мозга. Если он не скажет сам, что означают его рисунки, разве кто-нибудь сможет их понять? В них не было никакой явной связи с действительностью.
Понять эти рисунки было так же сложно, как судить об ощущениях другого человека: невозможно, если он сам не расскажет о них. Можно описать воспринимаемый объект или субстанцию — например, свет, отражающийся от здания, или количество соли в супе. И можно измерить мозговую активность, когда человек смотрит на здание или ест суп, — но что он при этом испытывает, описать невозможно, если он сам не расскажет. Мы можем только представить это чувство, сравнив с тем, что испытали бы сами в подобной ситуации.
Тина сложила рисунки в стопку и вдруг заметила иероглифы на обратной стороне одного. Раньше она не замечала никаких надписей — наверное, это мама приписала. Тина внимательно рассмотрела два иероглифа, но они были ей незнакомы.
В гостиной она нашла словарь иероглифов и японско-английский словарь и принесла их на кухню. Сосчитала количество черт, составлявших каждый иероглиф, и поводила пальцем по списку иероглифов с этим количеством черт, пока не нашла: «кокай». Она посмотрела это слово в японско-английском словаре: «сожаление» или «раскаяние».
