Четвертое сокровище - [91]

Аламо наблюдал и других пациентов, у который участки лобной коры оказались разъединенными с эмоциональными проводящими путями. Обычно они вели себя весьма непредсказуемо. Похоже, сэнсэй как раз из таких. Удивительно, что он вообще такой мирный. Обычно пациенты подвержены вспышкам дурного настроения — совсем как дети. Их поведение, равно как и мысли, полностью определялись либо чувствами, либо рассудком. А как показывает всевозрастающее количество случаев из практики, чувства позволяют принимать решения скорее на ощупь, нежели руководствуясь строгой логикой.

Портер бы не согласилась. Она считает, что ключом к сознанию является язык — через язык мы создаем концепты, метафоры и другие символические способы осмысления мира, которые, в свою очередь, влияют на то, как мы воспринимаем его. Она объяснила ему свою теорию, после того, как они столкнулись в школе каллиграфии.

Обнаружив, что Судзуки увела сэнсэя, он первым предложил Портер перемирие. Не только потому, что попал в неловкое положение — все-таки Судзуки действительно была ее студенткой, — но и потому, что понял, каким плодотворным может быть их совместное изучение случая сэнсэя. Он пригласил ее на чашечку кофе. Эта повседневная встреча могла бы войти в историю исследований мозга, например, под названием «Кофейное совещание в Беркли» или каким-нибудь столь же звонким. Он сохранил салфетку, на которой они набросали схему нейронных связей мозга и план совместных работ.

Аламо уже собирался убрать снимки, как вдруг заметил на верхнем маленькое пятнышко — утолщение, похожее на крошечного червячка. Он изучил его внимательнее под лампой. Может, это дефект изображения? Снимки, сделанные Крусом и Судзуки, были не лучшего качества. Аламо не был клиницистом, но это заслуживало внимания: нужно, чтобы кто-нибудь этим занялся.

Он захватил папку со снимком на занятия. Войдя в конференц-зал Хэбба ровно за 15 секунд до начала семинара, он положил заметки на стол. На месте были все, кроме Судзуки.

Как только он заметил это, она вошла и села.

— Приступим, — сказал он.

Тине пришлось бежать от остановки до университета. Поезд опаздывал из-за «полицейской операции», как объявили по громкой связи, а тот, что был раньше, она пропустила, заболтавшись с Киёми.

За все занятие она не произнесла ни слова. Не то чтобы она не собиралась ничего говорить — просто у нее не было сил участвовать в обсуждении. За три часа ее разум погружался в сон, словно зверек, который заползает в нору перед зимней спячкой. После семинара она вышла вместе с Джиллиан. Уиджи разговаривал с профессором Аламо.

— Ты как, Тина? — спросила Джиллиан.

— Бывало и получше. У мамы судороги в ногах и она Почти не встает. Работать не может и от этого у нее депрессия. И рассеянный склероз прогрессирует. Я рассталась со своим парнем, и у меня не было времени занижаться.

Джиллиан покачала головой, тряхнув дредами:

— Хорошо, что моей маме нет до меня дела, и парня У Меня нет.

— А ты как?

— Ничего, хотя тоже отстала. Но все из-за собственной лени.

— Читать нужно слишком много.

— Это просто физически нельзя прочесть, не говоря уже о том, чтобы понять.

Тина кивнула и тихо спросила Джиллиан, нет ли у нее травки для мамы. Джиллиан тихонько хихикнула и начала копаться в сумке. Достала маленький портсигар и вручила Тине:

— Держи, это тебе.

Тина вытащила пару самокруток.

— Я бы тебе с удовольствием заплатила.

— Мой вклад в здоровье твоей матери.

Тина поблагодарила Джиллиан. Та собиралась в библиотеку:

— Как следует позаниматься.

Тина поднялась к себе в кабинет. Попыталась открыть дверь ключом, но та не поддалась. Тина проверила номер комнаты и попыталась еще раз; ключ даже не поворачивался.

Не могли же они поменять замок… Она постучала. Говард открыл дверь, весь красный от смущения.

— Слушай, мне очень жаль, — сказал он.

— Что случилось? — спросила Тина.

— Теперь твой кабинет дальше по коридору.

— Что?

— Ну, Карин тебя переселила. Прости. Я пытался ее отговорить, но, похоже, она в бешенстве. Я не знаю, эта история с учителем каллиграфии…

Тина стояла в дверях, не зная, что сказать.

— Ключ от твоего нового кабинета у меня, — сказал Говард. Он зашел в кабинет и вернулся с ключом. Передал его Тине, она подержала его на ладони, словно взвешивая.

— Комната 2-23, дальше по коридору, потом направо. Прости. Мы уже перенесли твои вещи. Там немного было.

Тина уставилась на ключ.

Ее новый кабинет оказался длинной узкой комнатой со складным столом вместо обычного. Там было одно узкое окно, и она открыла его, чтобы избавиться от запаха плесени. Потом разложила свои вещи — несколько книг, тетради и канцелярские принадлежности — и набрала номер сэнсэя Годзэна. По крайней мере, в кабинете были телефон и компьютер.

Когда Годзэн ответил, она спросила, не могут ли они встретиться в школе Дзэндзэн.

— Мне нужно поговорить с вами насчет сэнсэя.

— Ладно.

— А другой сэнсэй у вас?

— Сэнсэй Дайдзэн в Сан-Франциско.

— Хорошо, потому что мне нужно поговорить с вами наедине. Вы будете у себя через пятнадцать минут?

Он помолчал, потом сказал, что будет.

— Как сэнсэй? — спросил Годзэн.

— В порядке, по-прежнему все время рисует.