Четвертое сокровище - [76]
— Где-нибудь еще болит? Голова? Шея?
Ханако покачала головой, и гримаса боли снова исказила ее лицо.
— Не двигайся. Я вызову неотложку.
— Иэ. Это всего лишь лодыжка.
— У тебя может быть перелом.
Ханако посмотрела на лодыжку.
— Я просто хочу вернуться к себе наверх.
— Ты можешь идти?
Ханако попыталась приподняться, но сморщилась и снова села.
— Я не донесу тебя. Я позову кого-нибудь из соседей на помощь.
— Ииэ, не надо соседей. Позови Киёми, — простонала Ханако сквозь стиснутые зубы.
— Она тебе не поможет.
— Пусть придет ее муж. Он сможет отнести меня домой.
— Ма, уже поздно, давай я вызову «скорую».
Киёми и ее муж помогли Ханако подняться по лестнице и уложили ее в постель. Они положили ей лёд на распух-и покрасневшую лодыжку. Тина поблагодарила за помощь и вежливо отказалась от предложения посидеть подольше или вызвать неотложку, заверив, что все будет нормально.
В спальне Тина предложила матери аспирин. Та покачала головой. Тина смотрела на мать, откинувшуюся на подушки.
— Есть идея. Я позову Уиджи.
— Не стоит его беспокоить.
— Он не будет против.
Тина дотянулась до рюкзака. Найдя в блокноте номер Уиджи, она его набрала.
— Это я. Извини, что так поздно.
— Тина?
— Мама упала на лестнице и повредила лодыжку.
— Хочешь, чтобы я приехал?
— Я знаю, что не могу просить…
— Не вопрос. Она лежит?
— Да. Мы приложили лед и подняли ногу вверх.
— Молодцы.
Положив трубку, она набрала собственный номер. Ответил автоответчик. Тина оставила сообщение:
— Я остаюсь у мамы. — И все. Ей больше нечего было добавить.
Ханако уже в третий раз повторила:
— Извините, что заставила вас ехать в такую даль.
— Ничего страшного, мэм. Только скажите, если больно.
Ханако вздрогнула, когда он коснулся ее лодыжки, но промолчала.
— Ма, ты должна сказать ему, если тебе больно.
— Не думаю, что перелом, — успокоил Уиджи. — Но точно сказать трудно из-за опухоли. Нужно сделать рентген.
— Или МРТ? — предложила Тина.
— Конечно, тоже пойдет. Только значительно дороже.
— Если мы не сделаем его сами, — заметила Тина.
Уиджи улыбнулся:
— У нас уже есть опыт работы с «Эйч-5100».
— Потерпишь до Беркли? — спросила Тина у матери.
— Беркли?
— Надо выяснить, нет ли у тебя перелома. Можем поехать в Беркли или в больницу.
Ханако кивнула.
— Как мы ее спустим на пять этажей вниз? Чертов лифт.
— Думаю, придется нести на руках.
Три часа спустя Уиджи положил Ханако на ее кровать.
— Спасибо, что поднял ее сюда, — сказала Тина.
— Пустяки, — ответил он, еле переводя дух. — Как вы себя чувствуете, мэм?
— Прекрасно. Извините, что доставила вам столько хлопот. Аригато годзаимас[66].
— Никаких хлопот, — успокоил Уиджи. — Хорошо, что нет перелома.
— Лодыжка не сломана, — сказала Тина, стоя у кровати, — хотя нога в скверном состоянии. Тебе нельзя будет несколько дней наступать на нее. Так, Уиджи?
Он подложил подушку ей под лодыжку.
— Точно так. Здесь все растянуто и повреждено из-за падения. Завтра приду и осмотрю. — Он глянул на часы. — Точнее, сегодня.
— Извини, — сказала Тина, — уже поздно.
Уиджи и Тина зашли в гостиную. Он сел на диван, Тина устроилась на полу.
— Почему ты всегда сидишь на полу?
— Так удобнее. К дивану тело нужно специально приспосабливать.
— Как скажешь.
— Как ты думаешь, лодыжка заживет?
— Должна. Если она будет о ней заботиться. Когда опухоль спадет, не помешает пройти курс физиотерапии.
— А склероз не замедлит выздоровление?
>Для начинающих постигать искусство сёдо поучительным будет обратить внимание на ключи иероглифов. Филология кандзи началась три тысячи лет назад в Китае с буквальных рисунков повседневных предметов. Иероглифы принадлежат к тому роду примитивных рисунков, которыми и сегодня пользуются обычными люди без художественных наклонностей. Когда пытаются описать какие-то физические объекты. Эти примитивные линии превратились в абстрактные иероглифы, которые мы имеем сегодня. Например, первоначально солнце изображалось в виде простого круга с точкой или чертой посредине. Эта пиктограмма постепенно стала квадратной, так что сейчас этот иероглиф по форме больше напоминает ящик или коробку. Так конкретное стало репрезентативным, а изображение превратилось в абстрактный символ, потерявший первоначальное значение. Вернуть абстрактному символу конкретное и глубокое значение — задача каллиграфа.
Уиджи задумался.
— Не могу сказать точно. Надо порыться в литературе. — Он повернулся и посмотрел в окно. — Прекрасный вид.
— Прекрасные виды — в нескольких кварталах отсюда, выше по склону.
Уиджи продолжал смотреть в окно.
— И все-таки это город. Мне пора идти, пока не наступило утро.
— Можешь оставаться, сколько захочешь. — Тина обхватила руками колени. — Еще раз спасибо.
Уиджи сполз с дивана и сел радом с ней.
— На здоровье.
Он обнял ее за плечи и притянул к себе. Тина отдалась его поцелую. Значительно позже она встала:
— Пойду посмотрю, уснула ли она.
Тина прошла в коридор и заглянула в спальню. Дыхание матери было глубоким и ровным. Тина тихо прикрыла дверь и вернулась к Уиджи.
Он ушел перед рассветом. Тина, свернувшись калачиком, лежала на своей кровати. Она то засыпала, то снова просыпалась, пока вдруг не услышала грохот из материнской спальни. Тина встала, влезла в джинсы и открыла дверь:
