Четвертое сокровище - [74]

— Прослеживаются четкие конфигурации, заметные даже на такой маленькой выборке. — Он показал. — Смотри, оба эти скана были сделаны во время просмотра рисунка номер пять.

Тина заметила одинаковые зоны активности на обоих снимках — не абсолютно идентичные, конечно, но схожие.

— Что это за зоны? — спросила она.

— Вообще-то я не специалист, но вот эта… — Он провел пальцем круг над одним сканом. — Эта похожа на мозжечковую миндалину.

^{Амигдало (мозжечковая миндалина): миндалевидная масса серого вещества, состоящая из клеточных тел нейронов. Мозжечковая миндалина считается источником негативных эмоций — гнева, страха, печали. Удовольствие и ощущение счастья в равной степени являются как результатом отсутствия этих эмоции, так и вызываются притоком допамина и ощущением «значимости» (что подтверждается фактом активности вентромедиальной зоны предлобной части коры головного мозга — области, которая сравнительно менее активна у тех, кто страдает от депрессии, и более активна у страдающих любого рода манией.}

^{Допамин: нейромедиатор аминовой группы (C₈H₁₁NO₂₁), активизируется при различных реакциях возбуждения и моторной активности.}

^{Тетрадь по неврологии, Кристина Хана Судзуки}

— Эмоции?

— Верно. А вот эта зона сзади — очевидно, зрительная зона коры головного мозга.

Тина кивнула:

— Все сходится — он же смотрит на рисунок.

— Ну. — Уиджи показал на другой яркий участок. — Это зона моторных рефлексов. Точно не знаю, но думаю, это активность его правой руки.

— Зона моторных рефлексов? Но он не двигался, когда мы делали снимок.

— Точно — он, похоже, совершал мысленно те же движения, что и тогда, когда его рисовал. — Уиджи сделал большой глоток кофе. — Но наибольший интерес представляет предлобная зона.

Он показал одну зону на снимке. Тина присмотрелась.

— Но тут же нет никакой активности.

— Совершенно верно. Обычно в этой зоне всегда что-то есть — это место, где происходит сознательный анализ. Это говорит о том, что его рисунки — чистой воды движение и эмоции.

Тина откинулась на спинку стула, сжав в руках теплую кружку с латтэ.

Уиджи купил еще по кофе. Когда он принес кружки, Тина сказала:

— Если честно, мне совсем не кажется, что мы добились нашим экспериментом многого.

— Почему?

— Во-первых, у него такие обширные повреждения. Кроме того, рисунки кажутся бессмысленными. Как у ребенка.

— Знаю. А я в восторге. Думаю, здесь все-таки что-то есть. — Уиджи показал на пачку сканов. — Я моту поговорить об этом с Аламо. Думаю, он очень заинтересуется.

— Профессор Аламо? Да он наверняка только посмеется.

— Нет, он-то уж точно не смеялся.

— Уже?

— Извини, но я не мог сдержаться — хотелось проверить его реакцию. Получить ценные указания, и все такое. — Уиджи слабо улыбнулся. — На самом деле я подал ему мысль, что ты можешь стать прекрасным дополнением к нашей исследовательском группе, особенно если приведешь с собой таком ценным объект.

— А как же профессор Портер? Она меня убьет. Ей тоже нужен сэнсэй.

— У Портер нет перспективы.

— Перспективы? То есть?

— То есть перспективы оказаться среди суперзвезд научного мира. Аламо метит на Нобелевку.

— Правда? — Тина пристально посмотрела на Уиджи. — Ты серьезно?

— Еще как.

— Но я только начала работать с профессором Портер.

— Самое время перейти.

Тина сделала большой глоток.

— Не знаю… похоже на предательство.

Уиджи похлопал ее по руке:

— Обещай мне, что подумаешь об этом.

— Хорошо.

Сан-Франциско

Вечером, возвращаясь домой на электричке, Тина вышла на станции Пауэлл-стрит. Протиснулась сквозь толпу, прошла мимо Юнион-сквер и бездомных, оккупировавших скамейки до первого полицейского патруля, миновала книжный магазин «Границы» с потоками входящих и выходящих покупателей, оставила позади кафе-мороженое «Двойная радуга».

В «Тэмпура-Хаусе», насквозь пропитавшемся запахом масла и жареного теста, было полно клиентов. Киёми заметила Тину и подошла к ней. Выбившаяся из прически прядь лезла ей в глаза, отчего Киёми то и дело мигала.

— Много работы? — спросила Тина.

— Очень. Вон твоя мама. — Киёми показала через весь ресторан.

Ханако улыбнулась Тине, неся поднос с суси к одному из столиков.

— Есть хочешь? — спросила Киёми.

— Просто заглянула посмотреть, как она. Но поесть не помешает — можно мне овощную тэмпуру?

— Без креветок?

— Ну, одной хватит.

— Можешь сесть за тот столик в глубине, — бросила Киёми, спеша к клиентам.

Тина села и стала наблюдать, как ее мать и другая официанта бегают взад-вперед. Клиенты всегда улыбались, когда Ханако подходила к ним, — они, похоже, были довольны.

После того как мама подошла, чтобы коротко поздороваться, Тина вынула хрестоматию и начала читать статью для семинара профессора Аламо. Она понимала крайне мало про нерепрезентативную память: что мозг не хранит жестко закодированные символы, которые легко всплывают в памяти.

Когда последний посетитель — седоватый и сутулый японец — расплатился и вышел, Ханако села за столик Тины. И как бы обмякла на стуле. Тина уже собиралась прочесть обычную проповедь, что она не должна так много работать, ей нельзя так уставать и нужно сократить время работы, когда Киёми поставила на их стол чайник с чаем и три чашки.