Четвертое сокровище - [56]
Годзэн вздохнул:
— Что ему теперь делать со своей жизнью? Он больше не может учить сёдо, как раньше. Поправится ля он когда-нибудь?
— Не могу сказать.
Между чтением материалов к занятиям Тина проштудировала в своем учебнике нейроанатомии главу посвященную афазии. Там давалось детальное описание ее нейропсихологической основы с изображением всей сложной системы нейронных связей, задействованных в коммуникации. При обширных поражениях мозг терял способность самостоятельно их восстановить.
Читая главу она подумала, что было бы интересно включить описание болезни сэнсэя в ее доклад на семинаре профессора Аламо. Таким станет ее вклад в общую нейронную теорию сознания, хотя она слабо представляла, что это такое или как к ней прийти. Что-то связанное и с языком, и с сознанием. По крайней мере, ей поручили сделать последний доклад. У нее есть двенадцать недель на обдумывание.
Последний доклад — не означало ли это, что ее отобрали для семинара последней?
Тина посоветовала Годзэну пойти домой отдохнуть. Тот зевнул и сказал, что еще не спал нормально после возвращения сэнсэя домой: после удара сэнсэй стал значительно меньше нуждаться в сне. Тина предположила, что удар мог нарушить привычную схему сна.
Когда Годзэн ушел, Тина направилась в мастерскую сэнсэя. Наставник неуклюже изогнулся, чтобы сесть к ней лицом и поклониться.
Тина быстро поклонилась в ответ и смутилась. Она знала, что поклонилась неправильно: угол не тот, да и манера недостаточно японская. Сэнсэй вернулся к своей каллиграфии — своим рисункам. Тина села на колени сзади и слегка сбоку от него.
На чистом листе он нарисовал те же нечитаемые знаки. Она просмотрела пачку из десятка рисунков, лежавших рядом на полу. Рисунки становились более абстрактными, но приобретали внутреннюю логическую связанность и уже меньше походили на каракули. Возможно, ей казалось так потому, что она к ним привыкла.
Сэнсэй закончил очередной рисунок и показал ей, отодвинувшись в сторону. На рисунке была дуга, почти полуокружность и над ней — точка. Что-то похожее на глаз? Тина с жаром кивнула.
— Прекрасно. Сугой[59], — сказала она, не совсем уверенная, что правильно употребила слово.
Сэнсэй вдруг встал и неровной походкой, но уверенно вышел из мастерской. Она не пошла за ним, решив, что отправится на поиски, если его не будет долго. Может, он наконец-то решил поспать.
Две-три минуты она листала его абстрактную каллиграфию, а потом сэнсэй вдруг вернулся с каким-то футляром. Опустился на корточки, вынул из футляра тушечницу и поставил ее на стол. Взял брусочек туши и стал тереть его о край углубления. Его движения не были неуклюжими — только слегка дергаными. Он добавил чуть-чуть воды из кувшина и растирал дальше. Вода и тушь стали глубоко черными.
Сэнсэй взял кисточку и протянул ее Тине.
— Я? Извините, я никогда не занималась каллиграфией. Да и иероглифов-то почти не знаю.
Как же это будет по-японски? — подумала она. Сэнсэй не отрывал взгляда от кисти. Она уже готова была принять ее из рук наставника, но из передней части дома вдруг раздался голос Мистера Роберта. Тина извинилась и встала.
— Тина? — удивился мистер Роберт, увидев ее. — Я думал… я думал найти здесь Годзэна.
— Он вымотался. Я сказала ему, что побуду с сэнсэем.
— Но у тебя же занятия — все эти статьи и книги, которые надо прочесть.
— Я здесь как раз, в некоторой степени, из-за учебы.
Мистер Роберт сделал шаг вперед, словно хотел защитить сэнсэя.
— Ты хочешь сказать, что ты здесь, чтобы сделать его объектом ваших исследований.
— Я бы не стала так говорить. Я пытаюсь ему помочь.
— Как? — Он скрестил руки на груди.
— Не могу сказать определенно. Пока не могу.
Мистер Роберт направился в мастерскую.
— Теперь я побуду здесь. И позабочусь о нем.
Тина смотрела ему вслед. Ей показалось, что она видит его впервые: спина выглядела непропорционально большой, просто огромной по сравнению с весьма субтильными остальными формами. Она отвернулась, взяла рюкзак и вышла из дома.
После занятий Тина заглянула в кабинет Уиджи. Его ноги лежали на столе, на коленях покоилась раскрытая книга.
— Как насчет поужинать где-нибудь? — предложила Тина. — Я плачу.
— И отвлечь меня от занятий? — Уиджи закрыл книгу и встал. — Идет, но платить не стоит. Как насчет у меня дома? Я прекрасно готовлю пасту.
— Согласна, если только мне будет позволено купить бутылку вина. Или две.
На столе стояла паста «зити»[60] с овощами, слегка обжаренная в оливковом масле и посыпанная свеженатёртым «пармезаном», и зеленый салат с оцтом. Из вина, купленного Тиной, они выпили бутылку белого и по бокалу красного. Тина не отставала от Уиджи до третьего бокала, после чего слегка замедлила темп.
— Он пытается что-то сказать, я чувствую это. — говорила Тина о сэнсэе Дзэндзэн. — Его рисунки, его подобие каллиграфии имеют какой-то смысл.
— Откуда ты знаешь? — спросил Уиджи, расправляясь со второй порцией пасты.
Тина задумалась на секунду — ее сознание словно плавало.
— Он ведет себя так, будто это должно что-то значить. Он так целенаправленно этим занимается — не просто делает хаотические зарисовки. Я знаю, это всего лишь мое предположение. Но когда он показывает их мне, он явно хочет, чтобы я их прочла.
