Четвертое сокровище - [58]
— Тебе не нужно было приезжать, Ха-тян. Я просто остановилась отдышаться.
— Больше того — она говорит, что у нее ноги не хотят двигаться, — вмешалась Киёми. Тина села рядом с матерью.
— Тебе станет лучше?
— Еще несколько минут — и все будет хорошо.
Тина взглянула на Киёми:
— Все нормально, тетя Киёми, я побуду с ней.
— Ты уверена? Я могу подождать.
— Уверена. Спасибо.
— Хорошо. Если понадоблюсь, я дома.
Она сделала шаг и потрепала Ханако по плечу. Та ответила слабой улыбкой. Мать и дочь смотрели Киёми вслед, пока она возвращалась к «Тэмпура-Хаусу».
— Не хочешь попробовать встать? — спросила Тина.
— Нет пока, — ответила Ханако. — Извини.
— Что ты чувствуешь?
Мать на секунду задумалась.
— Как будто кто-то сжимает мои ноги.
— Ты хочешь сказать, ноги немеют? — спросила Тина.
— Да, именно так.
Тина вытащила из кармана косяк и коробку спичек из «Тэмпура-Хауса».
— Ма, не хочешь попробовать?
Когда та не ответила «нет», Тина зажала самокрутку губами и чиркнула спичкой, потом сделала пару неглубоких затяжек.
— Воняет, — заметила Ханако.
Тина взяла косяк, зажала его между большим и указательным пальцами и поднесла к материнским губам. Ханако помедлила в нерешительности и наклонилась вперед.
— Сделай затяжку и держи дым в легких, сколько сможешь.
Ханако обхватила самокрутку морщинистыми губами, как будто целовала ее, а не курила. Сделала крохотную затяжку и попыталась вдохнуть, но большая часть дыма рассеялась. Она кашлянула.
— Попробуй еще раз, — сказала Тина. Мимо прошла молодая пара, оба в черном.
— Круто, — сказал кто-то из них, почуяв дым.
Ханако подождала, пока они ушли, и опять поднесла самокрутку к губам. Теперь она сделала глубокую затяжку и откинулась назад, задержав дыхание, словно ребенок, который учится плавать под водой. После долгой паузы выдохнула и закашлялась, будто вынырнула на поверхность.
— Сделай еще одну, — сказала Тина.
Кашляя, Ханако, оттолкнула руку дочери.
Тина похлопала мать по спине, когда та делала глубокий вдох.
Тина затянулась сама — чтобы не погасло. Кашель Ханако начал постепенно утихать.
— Ты, видно, вдохнула прилично, — заметила Тина.
Кашель не унимался. А когда прошел, Тина протянула ей косяк:
— Еще разок?
Ханако покачала головой:
— Это еще хуже, чем боль.
— Ну, еще одну. — Тина протянула ей самокрутку.
Брезгливо сжимая косяк, словно какое-то насекомое, Ханако взяла его в рот и глубоко затянулась. Опять задержала дым внутри и выдохнула одним большим облаком. Тина засмеялась.
Они посидели какое-то время, наблюдая за проносящимися машинами. Из театра вышли несколько зрителей. Тина почувствовала легкий приход. Хорошая дрянь, Джиллиан.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Устала. Голова немного кружится. — Ханако встала и сказала: — Я домой. Ты идешь?
На лестнице, на полпути к квартире матери Тина заметила:
— Ты должна получить скидку на аренду.
— Управляющий сказал, что лифт скоро починят.
В квартире Тина пошла за матерью на кухню, где та поставила воду для чая. Вечно ей надо что-нибудь готовить или заваривать чай, если кто-нибудь приходит.
Ханако вынула чайник, чашки и жестяную коробку с зеленым чаем. Тина сидела за столом и смотрела. Недокуренный косяк она положила на стол.
— Ты, наверное, хочешь, чтобы я это выкинула.
Ханако краем глаза глянула на косяк — так сонная кошка лениво наблюдает за мотыльком, прежде чем ударить его. Потом накрыла его рукой, и тот исчез. Открыв ящик с палочками для еды, она положила туда окурок и задвинула ящик.
— Могу достать еще, — сказала Тина.
Ханако бросила в заварник несколько щепоток чайного листа.
— У своего друга доктора?
— Нет, не у Уиджи. У другого студента.
— Он твой новый парень?
— Мама.
— Роберт-сан не очень-то счастлив по этому поводу.
— Мистеру Роберту не стоит обсуждать с тобой мою личную жизнь.
Ханако потрогала чайник. Пока вода подогревалась до нужной температуры, она заметила Тине:
— Тебе следует лучше относиться к Роберту-сан. Слушай, что он говорит.
Тина стиснула зубы. Она вынула из кармана сложенный лист и сменила тему.
— Я принесла новые рисунки сэнсэя Дзэндзэн.
Ханако не повернулась к ней. Лишь снова потрогала чайник, выключила конфорку и налила воду в заварник, затем еще по чуть-чуть долила в каждую чашку.
Тина наблюдала за матерью, понимая, что та ее услышала. Тина устала. Она отложила рисунки и подождала, пока чай заварится: только девяносто секунд, а не то станет слишком горьким.
Мистер Роберт вошел на кухню, где Тина занималась, разложив на столе хрестоматию. Ее практически нетронутая чашка кофе уже остыла. Заметив, что он стоит рядом, она взяла чашку и сделала глоток. Лицо ее искривилось, и она понесла чашку к микроволновке. Таймер она установила на девяносто секунд.
— Я зайду к твоей матери сегодня до занятии, — сказал Мистер Роберт. — Ничего не хочешь мне о ней рассказать?
— Что именно?
— Не знаю. Потому и спрашиваю.
— Сейчас с ней все хорошо, — ответила Тина. — У нее был временный паралич, ноги отказали. Но все прошло.
— Хорошо.
Прозвенел таймер. Тина вынула кофе.
— Ты сегодня разве не собираешься к сэнсэю Дзэндзэн? — спросил Мистер Роберт.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.