Честнее смерти - [4]

Я протянул руку к телефону, и вдруг он зазвонил. Я поднял трубку. Звонил Эберхардт.

— Как раз собирался звонить вам, — сказал я.

— А я безуспешно дозваниваюсь до вас уже битых два часа, — прогудел он.

— У вас для меня что-то новое?

— Будто вы не знаете.

— О’кэй, — сказал я. — Где вы сейчас?

— Дома.

— Можно вас навестить?

— Если только в ближайшие полчаса, — ответил он крайне сурово. — Потом я ложусь дрыхнуть, и пусть все летит к чертовой матери. На ночь моя старуха имеет обыкновение задраивать все двери и окна наглухо и отключает телефон.

— Через двадцать минут, — сказал я и повесил трубку.

Эберхардт жил в Колингвуде, у подножия Твин-Пикс. Только лихач вроде меня мог пообещать оказаться там через двадцать минут. Тем более — выполнить обещание…

Домик у инспектора был маленький, белый и, вопреки ожиданиям, весьма миловидный. Гладко оштукатуренный, с аккуратным газоном и ровнехонько высаженными цветочками в палисаднике. Впрочем, я сразу подумал, что, если знать Эберхардта поближе, все это вполне вязалось с образом честного трудяги, каким он, вне сомнения, был. Думаю, он и сам понимал это и черпал в этом неистощимое удовольствие.

Я припарковался у дома и постучал в дверь. Открывшая мне маленькая рыжеволосая женщина средних лет с ангельским долготерпением, написанным на лице, учтиво осведомилась о моем здоровье и не мешкая провела меня на кухню. После чего закрыла за мной дверь и больше не показывалась.

Эберхардт восседал за столом, курил трубку и попивал кофе. Поверх уже знакомого мне синяка на его глазу теперь красовалась профессионально наложенная повязка.

— Садитесь, — приказал он. — Хотите кофе?

— Спасибо, не откажусь.

Он пододвинул мне чашку. А потом скосил глаза на конверт из простой оберточной бумаги, лежавший на краю стола. В дальнейшем он только посасывал свою трубку и делал вид, что ни меня, ни конверта здесь нет. В конверте был рапорт двух патрульных. Их фамилии были Авинизи и Кэрстерс. Это они шлепнули Колли Бэбкока. Это на их глазах он хотел ограбить магазин. Я внимательно проштудировал весь рапорт и не нашел там ничего принципиально нового, кроме пары фраз под заголовком «Вещи, снятые с погибшего».

Дочитав, я сложил бумагу по прежним линиям сгиба, вложил в конверт и благоговейно опустил его на то самое место, где он до этого лежал. Будто никто его и не трогал.

— Ну как? — попыхивая трубкой, осведомился Эберхардт.

— Есть, знаете ли, одна мелочь. Так, штучка, не более того.

— А именно?

— В кармане его пальто они нашли пинтовую бутылку «Кесслерса». Бутылочка была завернута в бумажный пакет.

Инспектор пожал плечами.

— Что такого? Винный магазин. Взял да и сунул в карман, когда выходил.

— И перед этим положил ее в бумажный пакет…

— Мало ли что человеку взбредет в голову! — сказал он.

— Конечно, — сказал я.

Допил кофе и встал.

— Уже уходите?

— Да, знаете ли. Надо еще сегодня доделать кое-какие делишки.

— Теперь вы мой должник, — сказал он. — Не забывайте.

— Не беспокойтесь, — ответил я. — Мне случалось забывать только зло.

А теперь я с ходу воткнул нос своей машины в маленький парковочный дворик на Чинери-стрит, в полуквартале от того места, где обитали Люсиль и Колли Бэбкоки. Я немного прошелся под дождем, с удовольствием ощущая на лице его освежающий холод, и на негнущихся от усталости ногах прошагал к знакомой двери. Люсиль так проворно отворила дверь на мой стук, словно весь вечер караулила меня в прихожей. Их маленькая трехкомнатная квартирка теперь казалась непривычно просторной для нее одной.

Люсиль, похоже, не переодевалась с утра. При взгляде на нее я подумал: наверное, весь этот день она провела в полном молчании и неподвижности, в пустой квартире с зашторенными окнами.

Я с невыразимым удовольствием плюхнулся в старое продавленное кожаное кресло у окна. Люсиль спросила:

— Хочешь чего-нибудь?

Я помотал головой.

— А ты? — спросил я. — Хоть что-нибудь съела за целый день?

— Нет.

— Нужно обязательно поесть, Люсиль.

— Наверное. Потом…

Я вертел в руках шляпу, все не решаясь спросить ее кое о чем. Боялся внушить ей надежды, которых потом не сумею оправдать. Была у меня одна мысль, но пока еще смутная, неоформившаяся — так, не мысль, а мыслишка.

Мне показалось, что сейчас самый момент задать мой вопрос, не слишком рискуя растравить ее любопытство:

— Люсиль, ты говорила, что Колли любил прогуливаться по вечерам. Так вот, эти его прогулки, они происходили в каком-то определенном месте? Был ли у него какой-нибудь излюбленный маршрут?

— Нет, — ответила Люсиль. — Он просто любил бродить по улицам в одиночестве. Иногда ходил по часу или даже по два…

— Он рассказывал тебе по возвращении, где побывал на этот раз?

— Нет, он обычно отделывался общими словами. Вроде того, что слегка прошвырнулся тут, неподалеку от дома…

Хорошенькое неподалеку, подумал я. Аллея, где его убили, находится в добрых одиннадцати кварталах отсюда. Конечно, при такой любви к прогулкам Колли мог пойти туда пешком, но восстановить его маршрут — задача не для слабых. Кроме кратчайшего пути найдется еще добрый десяток кружных.

Я сказал:

— Кажется, Колли любил взбодриться рюмочкой крепкого, когда возвращался с прогулки?