Каких только орудий убийства мне не довелось повидать более чем за двадцать лет службы в полиции! Всего и не перечислишь. Но страшнее штуковины, с помощью которой прикончили Филипа Эшера, я еще не встречал.
Это был человеческий череп!
Мы с Эдом Крейном обнаружили его — вернее, то, что от него осталось, — рядом с трупом. После одного или двух ударов он треснул как яйцо, но и их оказалось вполне достаточно, чтобы черепушка треснула и у самого Эшера. А судя по размеру вмятины у него на виске, приложили его не слабо.
Закурив сигарету, я медленно повернулся на каблуках, осматривая кабинет — просторную комнату, три стены которой занимали высокие, от пола до потолка, стеллажи. Два из них были набиты внушительного вида томами в потертых кожаных переплетах и особого интереса не представляли. Зато третий был целиком отведен под выставку образцов примитивного искусства народов Мексики и Центральной Америки: посуда, глиняные и деревянные статуэтки, оружие… Возле стеллажа располагался массивный письменный стол, заваленный всевозможной справочной литературой и явно принадлежавший Эшеру, а напротив него — стол поскромнее, на котором не было ничего, кроме пишущей машинки и диктофона. Что и говорить, в других обстоятельствах я бы охотно поглазел на все эти ацтекские штучки-дрючки, однако в тот момент у меня и мысли такой не возникло. Все-таки труп с разбитой головой плюс перепачканный в крови череп — зрелище довольно угнетающее.
— Сам бы не увидел, никогда бы не поверил, — хмуро пробурчал Крейн.
— Я тоже.
Выйдя из кабинета, мы оказались в гостиной, больше напоминавшей филиал Музея народов Центральной Америки. Один патрульный дежурил у двери, дожидаясь прибытия медэксперта и коронера, а второй, помахивая дубинкой, медленно прохаживался вдоль длинного дивана в дальнем конце комнаты. А на диване, неестественно выпрямившись и сложив руки на коленях, сидел Дуглас Фэлконер — худощавый человек лет сорока в серых брюках и темно-синей рубашке с узким, почти лишенным подбородка лицом и редкими песочного цвета волосами. Он смотрел прямо перед собой, часто моргая близорукими глазами за толстыми линзами очков, и выглядел абсолютно безобидным. Тем не менее именно он полчаса назад позвонил в участок и признался в убийстве Филипа Эшера. Сомневаться в правдивости его слов не приходилось, поскольку тыльная сторона его правой ладони и рукав рубашки были обильно забрызганы бурыми пятнами подсохшей крови.
О нем нам было известно только то, что он работал личным секретарем у покойного, которому и принадлежал этот дом — шикарная вилла в испанском стиле в одном из самых престижных районов города. По его словам, убийство было совершено «в припадке слепой ярости», но мы не были готовы к тому, что смертельным орудием послужил столь, мягко говоря, необычный предмет.
Фэлконер продолжал пялиться в пространство, и когда мы с Крейном остановились по обе стороны от него, мне показалось, что он не отдает себе отчета в происходящем. Но едва я над ним склонился, он вздрогнул и повернулся ко мне. Впрочем, глаза его оставались пустыми, лишенными какого-либо выражения.
— Итак, мистер Фэлконер, — начал я, — права мы вам зачитали, а если хотите, можем вызвать адвоката. Не желаете рассказать, как все было?
— Я уже все сказал. — У него был тихий, даже какой-то нерешительный голос. — Эшера убил я. Сначала у меня мелькнула мысль подстроить так, будто это дело рук случайного грабителя, но потом я понял, что из этого все равно ничего не выйдет. Лгать я так и не научился, хотя практики у меня было предостаточно, а кроме того… после этого мне стало безразлично, что со мной будет. Я устал, детектив. Вы просто не поверите, насколько я устал.
— Зачем вы это сделали? — спросил Крейн.
Фэлконер принялся медленно раскачивать головой, но вовсе не в знак того, что он отказывается отвечать, — было видно, что он пытается взять себя в руки. А поскольку мы знали, что рано или поздно он выложит все подчистую, торопить его не имело смысла. Тем не менее мне не терпелось выяснить одну вещь:
— Почему вы выбрали для этого череп? Кстати, где вы его взяли?
Он зажмурился, но тут же вновь открыл глаза.
— Со стеллажа позади письменного стола Эшера. Когда… я ударил его, он как раз сидел за столом.
— То есть он держал человеческий череп у всех на виду в своем кабинете? — Крейн недоверчиво покачал головой. — На кой черт?
— У него было весьма специфическое чувство юмора. Ему нравилась реакция посетителей. Это во-первых. А во-вторых, Эшер утверждал, что он играет для него роль… memento mori.
— Простите?
— Это по-латыни, — пояснил Фэлконер. — «Помни о смерти». Напоминание о том, что все мы смертны и должны когда-нибудь умереть.
— Довольно мрачно, вам не кажется?
— Филип Эшер был очень хладнокровным человеком и ничего не боялся. Даже смерти. В каком-то смысле она была его жизнью — ведь он посвятил себя изучению исчезнувших цивилизаций.
Мы с Крейном переглянулись.
— Нельзя ли поподробнее? — попросил я.
— Он был антропологом новой формации, то есть сумевшим заработать на своих открытиях. После того как он опубликовал несколько крайне успешных монографий о культуре народов Центральной Америки доколумбовской эпохи, на него посыпались приглашения от различных университетов выступить с лекциями. А это хорошие деньги.
