Честнее смерти - [2]

Я посмотрел на свои руки. Какими-то они казались огромными, лишними. Я убрал их со стола и положил на колени, чтоб не лезли на глаза.

— Эти кражи в Глен-Парке как раз и начались полтора месяца назад, — сказал я. — Полиция оценивает общую сумму похищенного где-то между тремя с половиной и четырьмя тысячами долларов. Немного, но на эти деньги можно было бы отлично добраться до Вест-Индии.

Люсиль опять вперила в меня твердый взгляд своих круглых серых глаз.

— Колли тут ни при чем, — отрезала она.

Что я мог еще сказать? Я достал из кармана сигарету и закурил, отчего во рту у меня мгновенно сделалось что-то вроде пустыни Сахары. Не глядя на Люсиль, я спросил:

— Что я могу для тебя сделать?

— Ты можешь доказать невиновность Колли. Доказать, что он ничего такого не делал.

Только-то и всего.

— Счел бы за счастье, — сказал я, поежившись. — Но как это сделать? Видишь ли, улики…

— К черту улики! — ее круглые глаза дрожали. — Колли ни в чем не виноват, слышишь! Я не позволю похоронить его с таким клеймом. Слышишь, не позволю!..

— Послушай, Люсиль…

— Не хочу ничего слушать! — никогда прежде я не видел ее такой. Ее всю трясло. — Колли был твоим другом. Ты поручился за него перед судом. Ты помог ему устроиться на работу. Ты единственный человек, которого он уважал, которого слушал. Может быть, благодаря тебе он опомнился. Он стал другим человеком, совсем другим, новым. Нормальным. Ему вновь　захотелось жить. И вот теперь ты собираешься сидеть тут и смотреть, как они пачкают его доброе имя, которое с таким трудом к нему вернулось! Ты можешь спокойно смотреть, как они навешивают на него всех собак, ничего толком не зная. Кроме его прошлого, от которого он избавился с такими муками. А может, тебе просто наплевать?..

Я все еще не мог посмотреть ей в глаза. Вместо этого я бессмысленно пялился на дымящуюся сигарету в своей руке.

— Нет, Люсиль. Мне не наплевать.

— Тогда помоги, — взмолилась она. — Ради Колли. Ради вашей дружбы!

Я долго молчал. А потом сказал:

— Хорошо, Люсиль. Попробую.

Она тут же встала, как всегда, с высоко поднятой головой. Видно было, что ее гнев прошел, словно его и не бывало. Остались только. красные круги вокруг глаз.

— Ты прости меня, Фил, — сказала она. — Я не должна была говорить с тобой в таком тоне.

— Ничего, — ответил я. — Ведь он был твоим мужем.

Во Дворце правосудия мне сказали, что инспектор Эберхардт отлучился куда-то по службе, но непременно вернется в течение часа. Тогда я перешел на другую сторону Брайейт-стрит, где в конце короткой аллеи я знал неплохую кофейню. Я выпил там три чашки кофе и выкурил шесть сигарет. Так я убил сорок пять минут.

К тому времени начал накрапывать мелкий дождик. Стало немного теплее, зато ветер усилился.

Я снова проехался на лифте. На этот раз Эберхардт оказался на месте. Секретарша спросила по телефону, не может ли он меня принять. Ответ был утвердительный, и мне позволили войти.

Коричневый пиджак Эберхардта выглядел так, словно его наспех выстирали вручную, причем самым дешевым хозяйственным мылом, после чего забыли выгладить. Галстук инспектора был измят и съехал набок, а на рубашке не хватало верхней пуговицы. В довершение всего левый глаз знаменитой грозы и преступников и полицейских украшал здоровенный синяк.

— Если можно, в двух словах. О’кэй? — предупредил он.

— Что у вас с глазом?

— Врезался в дверную ручку.

— Понятно.

— Ага, — сказал он. — Вам, я вижу, угодно поболтать и приятно провести время. А я ни разу не присел за последние тридцать восемь часов. Так что, знаете ли, шутить я не настроен. Чего вам нужно?

— Я пришел просить вас об огромной услуге, Эб.

— Вот как, — ухмыльнулся Эберхардт. — А я так с радостью попросил бы себе преогромный отпуск — скажем, недельки на три…

— Мне до смерти нужно глянуть одним глазом в один маленький полицейский рапорт.

— А еще чего? — прорычал Эберхардт. — Сдается мне, вы позабыли, где тут дверь. Могу напомнить!

— Вчера вечером погиб человек, — сказал я. — Его　застрелил полицейский патруль, когда он пытался бежать с места преступления. Речь идет о Глен-Парке. Может, слышали?

— Ну?

— Мы с ним были друзьями.

Эберхардт наконец удостоил меня взглядом.

— О ком мы толкуем?

— О Колли Бэбкоке.

— Я знал его?

— Вряд ли. Он дважды сидел в Сент-Квентине за кражи со взломом. Один раз я сам приложил к этому руку, в бытность свою полисменом.

— Глен-Парк, — повторил Эберхардт. — Ах, да, точно, теперь вспомнил. Эта серия тонко исполненных краж…

— Да, — сказал я. — Судя по газетам, их все до единой приписали Колли.

— Но вы как будто другого мнения?

— Жена Колли другого мнения, — ответил я. — И я, кажется, тоже.

— Самой собой, никаких рапортов я вам не дам, — сказал Эберхардт. — Да если и хотел бы это сделать, то не мог. Кражи, тем более со взломом, не по моей части.

— Не поверю, чтобы у вас не было туда никакого доступа.

— Как не быть, — сказал он. — Но с какой стати? У меня своих забот полон рот.

Тогда я встал.

— Что ж, спасибо и на этом, Эб.

Я уже взялся за дверную ручку, когда он вдруг назвал меня по имени. Я оглянулся.

— Если я вовремя управлюсь с делами, — сказал Эберхардт, опять не глядя на меня, — то мое дежурство заканчивается через два часа. Я мог бы наведаться в отдел ограблений и навести справки.