Честь воеводы. Алексей Басманов - [19]

После болезни юная княжна повзрослела, и всё у неё входило в пору цветения, всё было яркое, пленящее. Вот она по тёплой майской весне пришла в храм в платье-далматике[13], греческого покроя, и стало видно, как стройна и благородна её фигура. Толстая светлая коса с вплетённой в неё золотой и пурпурной камкой легла по спине ниже пояса. На голове голубая коруна-обод с венчиком из зелёных листьев и бирюзовых цветов. То женскому глазу любопытно, да непорочна юная княжна, оттого и гирлянды из цветов и листьев на коруне. Всё на ней красиво, а лицо Ульяши, на зависть старицким девицам, прекрасно. Ни одной неверной и жёсткой чёрточки, ни одного неверного штриха не сделала природа на нём. Потому не только Фёдор не спускал с неё глаз, хотя в храме сие грешно, но все старицкие молодцы и мужи тянулись оком к юной княжне.

Ульяну такое внимание к ней не смущало, потому как для неё в храме светило лишь одно лицо — лик ангела-спасителя. Её не пугало то, что горожане, кои знали о помолвке княжны с князем Василием, подумают о ней, видя, как с каждым днём она всё дальше удаляется от своего жениха. Себе она говорила: «Так угодно Всевышнему, и я покоряюсь ему». Ниточка за ниточкой, день за днём она связывала своё чувство, имя которому любовь, с судьбой москвитянина Федяши и того не страшилась.

И когда вернулись из Москвы со службы государю Василию князья Ростовские, то молодого князя и его отца Фёдора мало чего ждало утешительного. Послухи и видоки выложили всё из карманов, что накопили во время отсутствия князей в Старицах. Особенно богатым был «улов» у видока Судка Сатина и старшего из доглядчиков, мосластого мужика Фрола. Они докладывали князьям, где и в какие дни видели княжну Ульяну, что слышали из их с Колычевым разговоров.

   — Ноне Ульянея в посаде Покровского монастыря пропадает. Взяла волю у батюшки с матушкой бегать туда. И Федька при ней денно находится, — выкладывал своё Судок Сатин.

   — Что же они там делают, порочные? — спросил князь Фёдор.

   — О том мне ведомо, батюшка, — вмешался Фрол. — Кума моя сказывала, что Ульянея парсуны вышивает, ещё образа пишет и посадскую ребятню чему-то наставляет.

   — А Федька что делает? Не при ней ли сиднем сидит? — осведомился старый князь.

   — Он с монахами топором робит. Часовню бревновую ставят, — ответил Фрол.

   — Так, — молвил князь Фёдор и посмотрел на сына. — Вот с завтрева ты и будешь Ульянею туда провожать, коль не хочешь потерять её!

   — Батюшка, да что проку! — воскликнул князь Василий. — Нос от меня Ульяна воротит. И пока Федька здесь, так и будет.

Князь Фёдор выпроводил из покоя Фрола и Судка Сатина, спросил сына:

   — Что же теперь повелишь с ним сделать? Я не великий князь.

Василий к отцу поближе приник, прошептал:

   — А то, батюшка, что на Волге омуты глубокие есть. Вот и...

   — Что же ты меня в сидельницу за сторожа надумал упрятать?! — И схватил сына за грудь, потряс, кулаком погрозил: — Смотри у меня! Эко удумал! Да в Старицах всем собакам ведомо, чья невеста Ульяна! Да и другое всем известно, что ухажёром у неё Федька Колычев! Ежели пропадёт он, что скажет народ?

   — А коль так, батюшка, то мне не нужна порченая невеста! — разгорячился молодой князь. — Ведь это ты ищешь родства через Оболенских со старицким князем.

   — Замолчи и не доводи меня до белого каления! — крикнул князь Фёдор и уже спокойнее сказал: — Дурень ты, сынок. Ты же Федьке подарок делаешь!

   — Так я и говорю, родимый, на одного тебя надежда, — льстиво произнёс младший Ростовский.

   — То-то, уразумел, — смягчился князь Фёдор. — Да мы нонешними днями избавимся от него. И о Старицах забудет до конца века.

   — Верю, родимый: коль ты взял дело в свои руки — исполнишь, — масляным угостил сын отца.

   — Ишь ты, хорошо тебе сидеть за моей спиной. Ладно, иди отдохни с дороги, а я сбегаю к Оболенскому-Большому. Он вчера ещё прикатил в Старицы.

Князь Юрий Александрович Оболенский-Большой, троюродный брат князя Юрия Александровича Оболенского-Меньшого, приехал в Старицы на побывку к семье. Он пополнил в Москве свой полк и собирался с ним на береговую службу, да ждал повеления великого князя Василия, дабы знать, где встать на Оке против ордынцев. Как встретились на подворье Оболенских два князя, так Фёдор Голубой-Ростовский и сказал:

   — С тобой бы пошёл на рубеж, любезный, постоял бы плечом к плечу, да беда домашняя приключилась.

   — То мне ведомо от братца. Чем же тебе помочь?

   — За тем и пришёл, князь-батюшка. Как будешь в Москве встречаться с великим князем, молви ему, чтобы Федьку Колычева на береговую службу отправил.

   — Только-то? — удивился и впрямь большой, крепкий князь Юрий Александрович. — Туда он, поди, и сам в охотку пойдёт.

   — Так ты его в передовой полк, любезный, спроворь. За такую услугу до гробовой доски благодарен буду.

   — Ну полно. Всё исполню в честь нашей дружбы. И недели не пройдёт, как Федяшку крикнут из Стариц. Теперь же нам в трапезную пора. — И повёл Ростовского за собой. — Фряжского изопьём. Завтра чуть свет и в стольный град выступаю.

   — Эко знатно. Снял ты с моей души камень тяжкий, батюшка Юра, — бодрым голосом возвестил князь Фёдор, смакуя удачное посещение князя Оболенского-Большого.