Честь воеводы. Алексей Басманов - [17]

Когда выходили после богослужения из храма, Алексей встретился с Фёдором Колычевым. Алексей обнял за плечи Фёдора и весело сказал:

   — Друг мой, познакомься. Это Ксюша-москвитянка. Дерзну молвить, что моя невеста.

Фёдор внимательно посмотрел на Ксению. Она не отвела взора от его строгих тёмно-серых глаз, её губы были раскрыты в полуулыбке.

   — Ия дерзну молвить своё: вижу по вашим глазам, что огонь люботы не угаснет в них до исхода дней. Радуюсь за тебя, Алёша. Твоя Ксюша — чудо.

Она же смеялась.

   — Вот уж, право, смущать взялись...

Фёдора и Алексея всё сильнее влекло друг к другу. Как-то получилось, что у них не было настоящих друзей. Может быть, по той простой причине, что они помалу жили на одном месте. Фёдор с родителями год назад из Новгородской земли приехал, где обитали в глуши Деревской пятины, словно отшельники. А Алексей после гибели отца и скорой смерти матери кочевал от одних родственников к другим и лишь последние три года наконец-то окончательно прижился у дяди Михаила. Алексей знал загодя, что ежели поведёт дружбу с Фёдором, то наживёт себе недругов в лице князей Голубых-Ростовских. Да, отмахнувшись от этой «печали», он сказал:

   — Федяша, ты проводи нас завтра в Покровский монастырь. Хотим посмотреть, как живёт братия.

Фёдор и ответить не успел, как из храма вышел князь Василий и со словами: «Пора, пора нам, други, к застолью», — увлёк Алексея и Ксению с паперти собора.

На другой день в послеобеденную пору Алексей пришёл-таки на подворье Колычевых, но был один.

   — Батя Ксению не отпустил. Сам князь их в монастырь повезёт, — поведал он.

   — Да ты не горюй, всё верно. Отец за честь дочери болеет.

Фёдор собирался недолго. Вместе с холопом собрал суму заплечную, харчей туда положил, баклагу хлебной водки — вот и сборам конец.

Шли не спеша, разговор завели. Фёдор спросил:

   — Ты, Алёша, заниматься чем думаешь?

   — Одна у меня стезя, как у батюшки, у деда и у всех Плещеевых, — к воеводству пойду. Десятским уже определён.

   — А ежели семеюшкой обзаведёшься, тогда как?

   — Всё едино. Россиянки терпеливы. У половины из них мужья в походах да в сечах жизнь проводят.

   — Это верно. А я вот думаю о мирской жизни. Чтобы земля, лес, река всегда доступны были. Чтобы хлеб выращивать, в лес за зверем ходить, за грибами, в реке рыбу ловить — всё так просто, всё по-божески.

   — Ты, Федяша, не тешь себя подобными благими желаниями: как пить дать ждёт тебя государева служба.

   — Ну прорицатель ты, Алёша. Я и сам о том задумывался. Да буду тогда проситься в Посольский приказ.

Дорога шла лесом. Красиво в нём было, тихо. Алексей залюбовался им и сказал:

   — Слушай, Федяша, а давай не пойдём в монастырь. Скучно там для нашей поры. Вот смотри — тропа, лоси, поди, протоптали. Уйдём за ними следом. Там снег растопчем под елью, палюшечку устроим, славно посидим возле огонька! У меня и кресало с трутом есть.

Фёдору затея оказалась по душе. Большей прелести и не придумаешь — пооткровенничать, притереться друг к другу. А палюшечка — то-то знатно! И друзья свернули с монастырской дороги на лосиную тропу, отшагав сажен двести, нашли там уютную полянку среди елей, разгребли валенками ещё неглубокий снег, наломали сушняку, поиграв силой, лапником запаслись, чтобы посидеть на нём. И вскоре в ранних январских сумерках запылал в лесной чаще костерок, потянуло дымком. Всё содержимое из заплечной сумы пошло в ход. Выпили хмельного, лучком, салом, говядиной закусили, а там пошли сердечные разговоры. Фёдор поделился с Алексеем, как глубоко в сердце ему запала княжна Ульяна Оболенская, да вот на пути стоит князь Василий.

   — А ты дерзни, Федяша, дерзни. Васька тебе и в подмётки не годится. И уйдёт Ульяша за тобой, уйдёт! — Голос Алексея звучал уверенно. И сам он признался в сокровенном: — Как вернусь в Москву, так и зашлю сватов к Петру Ольговичу Лыгошину. Взяла его доченька Ксюша моё сердце в полон.

   — Тебе проще, Алёша. А у нас с Ростовскими до кулаков или поножовщины дело дойдёт. Миром княжну не уступят.

   — Это уж верно, — согласился Алексей. — Коварные они, Ростовские.

В душевных разговорах, в заботе о костре друзья не заметили, как наступила ночь, стал крепчать мороз. Вернулись они в Старицы, когда городок уже спал. Распрощались, обняв друг друга, ещё не ведая, что их новая встреча окажется такой же неожиданной, как и та, что случилась на волжском льду.

Княжна Ульяна долго болела. Ледяная вода всё-таки обожгла ей грудь, и у неё возникло воспаление лёгких. Лечили её дома мазями, отварами, молитвами, заговорами, страдали вместе с нею. Ей очень хотелось жить. И болезнь отступила. Чуть окрепнув, она попросила отца:

   — Батюшка родимый, ты знаешь, за кого мне молить Бога. Позови его, я хочу ему поклониться.

Князь Юрий Оболенский-Меньшой души не чаял в своей старшей дочери, но на сей раз здравый рассудок встал над любовью и он ласково отказал:

   — Сладкая моя, вот как встанешь на ноженьки, так и увидишь его в храме. А там как Бог даст...

Поведать правду князь Юрий не мог. Была у него встреча с будущим свёкром, князем Фёдором Голубым-Ростовским, когда Ульяна лежала в беспамятстве. И сказал ему Голубой так: