Честь воеводы. Алексей Басманов - [20]

Той порой Ульяна и Федяша жили своим. Встречались каждый день и многие часы проводили вместе. Потому не прошло и трёх дней с отъезда князя Оболенского-Большого, как страх потерять честь рода взял верх над всеми другими чувствами и над здравым разумом князя Фёдора Ростовского и он пустился во все тяжкие. В бессонные ночи старый князь представлял себе, как Ульяна и Федяша тешатся, как княжна, согретая ласками и лестью, теряет над собою власть и отдаётся Федяшке, впадая в сладострастие. И князь Фёдор, не выдержав испытания больного воображения, дерзнул на самосудную расправу над боярским сыном.

Фёдор Колычев ещё ничего не ведал о близком крутом повороте своей судьбы. Летний погожий день клонился к вечеру, когда он пришёл в посад Покровского монастыря. Там, у мастерицы Аграфены, его ждала Ульяша. Её привезли в посад в полдень, и она вместе с Аграфеной вышивала сакос — короткий стихарь с небольшими рукавами для старицкого епископа. Наступал его день ангела, и Ульяна с Аграфеной готовили ему подарок от монастыря. Вышивания у них было ещё много, и они спешили, засиживаясь до позднего вечера. К концу дня за княжной приехал слуга в лёгкой коляске, но она по просьбе Фёдора, да и по своему желанию отправила слугу домой одного. Сама же с Фёдором ушла на прогулку берегом Волги. И это были самые счастливые часы жизни Ульяши и Фёдора.

Давно уже погас вечерний закат, приближалась полночь. Но Ульяша и Фёдор забыли о времени. Найдя сосновый пень, они сели на него, укрылись одним кафтаном, и Фёдор возносил старинные былины или рассказывал, как ходил по рекам Пинеге и Северной Двине до Белого моря.

   — Там летние ночи светлы, как благостные дни, а по берегам всюду поднимаются сказочные селения, и люди в них добры, как матушка с батюшкой. И рыбы в Пинеге и Двине столько, что её берут руками, как из садка. Днём мы с батюшкой покупали у охотников меха, ещё жемчуг, который северяне добывают в Пинеге, а по ночам плыли.

   — А девицы какие на Пинеге? — с лукавой улыбкой спросила Ульяна.

   — Не знаю, я их не видел, — бесхитростно ответил Фёдор, а поняв уловку княжны, засмеялся: — Ой, хитра ты, Ульяша. Да лучше тебя во всём белом свете не найдёшь. — И Фёдор, сильнее прижав к себе девицу, приник к её губам.

В эту минуту и навалилась на них беда. Что-то зашуршало, зашумело у них за спиной по обрыву, и не успел Фёдор повернуться, как страшный удар по голове свалил его на землю и он потерял сознание. Его взяли за руки и поволокли. В другой миг чьи-то сильные руки схватили Ульяну, на голову ей накинули холст, связали по туловищу и куда-то понесли. Она пыталась кричать, но насильники зажали ей рот, и она вскоре сомлела. Сколько и куда её несли, она не ведала, а пришла в себя тогда, когда её привязывали спиной к какой-то толстой валежине. Она вновь попыталась позвать на помощь, но верёвка перехлестнула ей рот, и она снова потеряла сознание.

Несчастная не знала, что спустя минуту-другую к ней подошёл князь Василий, оголил её до грудей и ласкался к ней, целовал её тело всё неистовее и, потеряв рассудок, снасильничал. Насытившись, прикрыл её тело сарафаном и скрылся. Три холопа, кои таились неподалёку, убежали следом.

Сколько пролежала в беспамятстве Ульяша, она не могла сказать, а когда пришла в себя, услышала голоса, крики, люди звали её: «Ульяша! Ульяша! От-зо-вись!» Наконец к ней кто-то подбежал, и она узнала голос отца: «Это она, это Уленька, моя дочь!» И ещё кто-то крикнул: «Дайте нож!» И упали на землю верёвки, холст был скинут с головы Ульяны, она глянула на свет Божий, почувствовала боль в животе, поняла, что с нею случилось, и в третий раз потеряла чувство. Князь Юрий и его слуги бережно подняли Ульяну на руки и понесли её лесом к дороге, там положили на возок, укрыли пологом и повезли в Старицы.

Фёдор пришёл в себя лишь на другой день. Он открыл глаза, осмотрелся и осознал, что лежит в глухом овине, на соломе. Он пошевелился, но напрасно: руки и ноги были перетянуты сыромятными ремнями. Голова у него гудела от звона, словно колокол, когда бьют в набат. Его тошнило. Он попытался вспомнить, что с ним случилось, и не смог. В голове, казалось, было пусто. Он закрыл глаза и попробовал вспомнить лицо Ульяны, но боль и звон в голове так крепко запеленали память, что из неё ничего нельзя было добыть. Фёдор не сдавался, напрягал силы и одолел немочь. Вначале он увидел глаза Ульяши. Они светились чисто и ясно, словно утешали Фёдора: «Любый, наберись терпения, и всё будет хорошо».

   — Уповая на Господа Бога, я буду терпелив, — прошептал Фёдор.

Ему удалось забыться, и он уснул.

В этот час к овину подошли молодые мужики и баба. Они откинули щеколду и открыли дверь. Да и застыли в страхе на пороге, тут же бросились бежать в деревню, до которой было больше версты. Там они вломились в избу старосты, и мужик выкрикнул:

   — Батюшка Ефим, человек в нашем овине!

Гусятинский староста Ефим оказался человеком бывалым, спокойным и деловитым. Спросил:

   — Живой?

   — Не ведаем, — ответил мужик и почесал затылок.

   — Я видела: ноги и руки у него сыромятиной спутаны, — отозвалась молодая баба.