Черта - [108]

Нельзя отрицать, что манифест даровал всем социальным и политическим группам России возможность планомерно, законным путем отстаивать свои интересы: возникли легальные оппозиционные партии и организации, появилась трибуна Государственной думы. Но не стоит сбрасывать со счетов вопрос о том, можно ли было таким образом вынудить правительство пойти на серьезные уступки в еврейском законодательстве. Постановка такого вопроса, конечно же, не умаляет роли и заслуг активистов еврейского движения и поддерживавших их депутатов других национальностей (в первую очередь кадетов). Но беспристрастный взгляд на те далекие события позволяет сделать, может быть, спорный, но весьма печальный для истории Российского государства вывод: существовавшая модель политического устройства менее всего была приспособлена к компромиссам, а власть, соответственно, к уступкам по принципиальным для себя вопросам. И это, достойное лучшего применения упорство влекло за собой прямой конкретный вред. Приведем несколько примеров.

Накануне Первой мировой войны, когда в воздухе уже отчетливо пахло порохом, главной задачей империи стала мобилизация всех сил, в том числе в самом прямом смысле: армия, например, нуждалась в срочном пополнении новобранцами. В те дни, обсуждая вопрос нехватки призывников, Дума – а точнее, реакционная ее часть – традиционно попыталась обвинить евреев Черты в срыве мобилизационных планов. Выступив с разоблачением искаженной статистики, депутат Фридман[128] сделал одновременно и политическое заявление: «Откройте черту оседлости – и вы получите любое число солдат, исполненных благодарности!» Однако даже перед лицом военной опасности Дума не готова была идти на какие-либо послабления во внутренней политике, когда дело касалось еврейского вопроса.

Так же обстояли дела и в политике внешней. Еще с XIX века тянулась неприятная ситуация, связанная с тем, что целый ряд стран не одобрял антиеврейский уклон российского законодательства. В начале ХХ века конфликт разгорелся и с Соединенными Штатами, где к тому времени резко выросла еврейская община, пополнявшаяся, в том числе, эмигрантами из регионов Черты. Правительство США еще пыталось некоторое время подстраиваться, как это было прежде, под особенности торгового партнера, закрывая глаза на существовавшие в России ограничения гражданских прав. Но не реагировать на требования своих граждан американская администрация не могла: когда в Соединенных Штатах начались протесты против преследования американских евреев, приезжавших по торговым и иным делам в Россию, госдепартамент был вынужден потребовать от царской администрации соблюдения их прав, включая право на свободное передвижение. Формально, кстати, это было предусмотрено и торговыми договорами, заключенными между Штатами и Россией еще в XIX веке и приносившими последней немалую экономическую выгоду.

Выбор, вставший перед Российским правительством, был предельно прост: либо предоставить приезжавшим американским евреям, и в том числе эмигрантам, бывшим подданным империи, право свободного передвижения по стране, либо отстаивать законность Черты, фактически заточившей иудеев в регионах Западного края. Налицо был конфликт экономических и политических интересов, и власть в очередной раз пошла на принцип, решив не поддаваться давлению и отстаивать свой, пусть полуфеодальный, суверенитет. В результате, получив отказ в признании общегражданских прав евреев, приезжавших по делам в Россию, администрация США пошла на денонсацию торгового договора, действовавшего еще с 1832 года[129]. Негативные последствия этого конфликта сказывались и на международном имидже страны, и на ее конкретных экономических интересах. Историк Валерий Энгель[130], в частности, считает, что по ряду позиций, стратегически важных для русской промышленности (например, сельскохозяйственные машины, хлопок-сырец), поставки в тот период снизились в несколько раз, что подрывало и текстильную промышленность, и сельское хозяйство. Российское правительство попробовало применить ответные санкции, но они ударили прежде всего по интересам самой России. Хотя в каком-то смысле полезный для себя результат власть все же получила: начавшаяся антиамериканская кампания способствовала консолидации проправительственных сил общества, что было весьма своевременно – в том же 1911 году началось дело Бейлиса, которое вполне могло расколоть общество.

Мы привели этот пример для того, чтобы подчеркнуть: обычными, действенными в зарубежных странах, приемами и методами (политической борьбой за права граждан, экономическими интересами) повлиять на ситуацию в стране было невозможно. Поэтому, при всем уважении к героическим усилиям борцов за еврейское равноправие, приходится признать: их деятельность – и в Государственной думе, и в печати – сама по себе не могла заставить власти Российской империи отказаться от курса на сохранение черты оседлости и консервацию ущемленного правового состояния граждан иудейского вероисповедания.

Ярким подтверждением тому служат практически все случаи обсуждения еврейского вопроса в Государственной думе, начиная с 1906 года, когда дюжина депутатов-евреев не стала создавать отдельную группу, а начала активно работать в других фракциях, вовлекая их в общий фронт борьбы за демократизацию политического строя. Выработанный тогда законопроект об отмене всех законов, дискриминирующих национальные и религиозные меньшинства, действительно получил поддержку большинства думцев. Но эта, что называется, чистая по меркам парламентской работы победа не дала никаких практических результатов: в июле 1906 года строптивая Дума была просто-напросто распущена. Протест на роспуск Думы был отклонен. Черта, естественно, устояла.