Чёрный менестрель - [44]

— Знаю, что в книге Великого Куста сказано… Стоп! А если кровь не свиная тогда? Кровь нельзя мешать с молоком, но… Что, но? Я нечистая, проклятая язычница! Или нет? Куст ответь язычница я или нет!? Ой! Прости, Великий Куст, деву неразумную, ибо это я от великой обиды на несправедливость, которая произошла со мной. Но ведь всё делается по воле Великого Куста, а значит, это его воля… Нет! Великий Куст добрый, он не хотел, чтобы со мной так поступали — это люди злы… — Ноли зарыдала и несколько минут из-за этого не смогла продолжить молитву, но затем, успокоившись, вновь зашептала:

— Великий Куст, защити меня… Что-то ты не очень меня защищал, когда отец умер, наделав кучу долгов, меня продали в рабство, а затем, если бы я не схватила тот нож, то этот, этот скот обязательно бы меня обрюхатил. Что же я говорю? Как есть кустохульница! Если бы не Великий Куст, то лежать бы мне под землёй навеки, а так… А что так? Она, Ребана, моя новая госпожа, обещает научить меня грабить и убивать! Не хочу грабить и убивать! Хотя, если язычников, отвернувших свой лик от Великого Куста, то можно… Ой! Я ведь тоже теперь вроде как язычница, так меня значит можно грабить, насиловать и убивать? Не хочу, чтобы меня… И вообще, может это не так уж плохо — грабить и убивать? Хотя нет! Ведь она же хочет заставить меня чистить котёл! А я никогда не чистила котлы — это всегда делали слуги! И что будет с моими прекрасными ногтями и с моей дивной кожей? — Ноли вновь захотела было заплакать, но залюбовалась своими руками, а спустя некоторое время продолжила свою молитву:

— И зачем я убила своего хозяина, такого достойного господина? Да какой он достойный — обрюхатил всех служанок в своём доме, нескольких — силой… Но котёл-то чистить он меня не заставлял? Не успел просто. Вначале видно хотел поразвлечься, а после заставил бы чистить котел. Правильно я его убила! Прости, Великий Куст, меня, недостойную, за эти грешные мысли! Верна я заповедям твоим! Люблю тебя всем сердцем своим, и преисполнена любви к ближним всем сердцем своим, и смирилась я перед волей твоею, и склоняю голову перед славой твоею, так сделай же, чтобы мне не нужно было чистить котёл, я лучше буду грабить, убивать… Прости, Великий Куст, я не то сказала! Да пребудет воля твоя во веки веков и да не придётся мне чистить котёл!..

Когда из каморки перестали доноситься всхлипы и бормотание, и спустя некоторое время по звукам, донёсшимся из-за закрытой двери, стало ясно, что Ноли перебралась с пола на тюфяк, Алак Диргиниус допил оставшееся в кувшине вино и со спокойной совестью отправился спать в свою комнату. Проходя мимо открытого окна, Алак поболтал в руке глиняный кувшин, определил, что вина в нём больше не осталось, и со вздохом поставил сосуд на подоконник. Перед тем, как отправится дальше, в свою комнату, Диргиниус тихо, размышляя сам с собой, произнёс:

— Дети отходчивы, так что, думаю, безумие Ноли не грозит. Но всё же удивительно, что я сам не рехнулся, слушая её молитвы почти всю ночь…

И вместо того чтобы отправится спать, маг пошёл ещё за одним кувшином — ему это было необходимо, хотя и предыдущий кувшин был явно лишним…

* * *

На рыночной площади было шумно — ещё бы, ведь ночью какие-то шутники обклеили половину города Тапия листовками. Текст прокламаций был, в общем-то, всем известен, однако знать содержание текста и слышать самому — не одно и тоже, так что, поддавшись на уговоры, младший писарь магистрата прочитал прокламацию:

— Я, Богиня Сну, которую вероотступники называют богиней хитрости и коварства, решила покарать город Тапию, жители которого ошибочно считают меня Великим Кустом…

— Ну вот, раньше сыновья банкиров и жрецов вино по кабакам пили, а теперь в кустохульство ударились, — перебил писаря мастеровой, — совсем оборзели.

— Уверяю вас, банкиры — самая кустолюбивая часть общества, — возразил богато одетый горожанин, который только немного не дошёл до банка, чтобы взять в нём ссуду.

— А у кого есть золотые жетоны, чтобы ходить по всем кварталам города? — хитро спросил всё тот же мастеровой. — Неужели ты думаешь, что сами жрецы…

— Не жрецы, а их детишки — шалопаи, — весело подсказал кто-то из толпы, чем вызвал смех.

— Дети жрецов — будущие жрецы, — грозно произнёс пузатый стражник, который явно был не на службе, — кто имеет что-нибудь против жрецов?

Так как ответа на данный вопрос не последовало, то пузан повернулся к младшему писарю и сказал тоном, не терпящим возражения:

— Чего замолчал? Читай дальше!

— …ибо возомнили они в гордыне своей, — начал читать писарь с того места, где он прервался, — что избраны мною повелевать другими людьми как рабами, а я, милосердная и всепрощающая…

— Милосердие — прямо как у нашего магистрата, — злобно вполголоса произнёс кто-то в толпе.

— …избрала вас, дабы вы осветили язычникам путь к Истине… — продолжил читать младший писарь, предпочитая не слышать хулу на своё начальство.

— Ну точно как магистратские или жрецы, — произнёс голос того же злопыхателя, — те тоже перед тем, как поднять налоги, говорят, что всех нас избрали для чего-то…

— … Я терпела, когда вы обозвали меня Кустом и воздвигли медного позолоченного идола… — продолжил было писарь, но его перебил подошедший ученик жреца: