Чёрный менестрель - [45]

— Что за ложь, в храме Куст из чистого золота! Ты ответишь за своё кустохульство!

— А при чём здесь я! — испугано взвизгнул писарь. — Мне сказали читать — я читаю! Не нравится — сами читайте!

— Читай дальше! — разнеслось по толпе, а ученик жреца, поняв, что он оказался в меньшинстве, тихо ретировался…

— …Я терпела, когда вы объявили милость мою к вам вечной и неизменной и решили что Истина — ваша собственность, — побег ученика жреца так взбодрил младшего писаря, что он уже не просто читал текст, а проповедовал волю великой богини Сну. — Я терпела, пока вы обманывали язычников, грабили их и обращали их в рабство, но когда вы сожгли город Сунию и не покаялись — моё терпение закончилось!

— А нечего было сбивать цены на бумагу! — выкрикнул какой-то пожилой купец из толпы, но на него зашикали, а младший писарь, войдя в раж, продолжал обличать:

— Но и тогда я решила не карать вас, а дать вам срок покаяться в преступлениях своих, но срок сей истёк, а покаяния от вас нет, и теперь я предам город ваш страшной каре — да падёт на Тапию огонь и сожжёт он его. Но прежде огонь падёт на глаза, уста и ноздри ваши, и не сможете вы ни видеть, ни дышать, и будет великий плач и скрежет зубовный. И сожгу я дома ваши, и жён ваших, и детей ваших, и рабов со скотом вашим, и всё достояние ваше. А те из вас, кто спасётся от кары моей, будут развеяны по миру и станут вечными странниками в чужой земле, а своей земли да не будет у них во веки веков! Произойдёт же сказанное мной в любой день, который изберу, но не ранее трёх дней от дня сего, дабы прозревшие покинули вас и спаслись от смерти лютой…

— Люди! — заорала дурным голосом какая-то бабища. — Да куда же стража смотрит? Нас же поджечь хотят!

— Хотят или не хотят, мы пока ещё не знаем, — с металлом в голосе проговорил пузатый стражник, — а виновные в написании сих подмётных писем будут найдены и наказаны!

* * *

Настроение человека, сидящего в одном из углов главного зала постоялого двора «Куриная ножка», было плохим, несмотря на то, что он ел хорошо прожаренную, прекрасно приготовленную курицу и пил отличное пиво на дармовщину, Уже несколько дней Луад по заданию одного из жрецов храма следил за странным менестрелем.

Начиналось всё вполне обычно, кто-то написал донос и оставил его в специальном ящике в храме. Подобные доносы опускали в ящик по дюжине в день. Большинству из них даже хода не давали — кого интересовали слова крамолы какого-нибудь иноземного охранника купеческого обоза, разумеется, сказанные не публично? Вот если купец, или кто-нибудь ещё достаточно состоятелен, чтобы «замять дело» за соответствующую плату — тогда да, а рисковать здоровьем и жизнью ради старого плаща и ржавой кольчуги…

Но Луаду не повезло. Донос попался на глаза самому Вагистаю — одному из Совета храма, и делу был дан ход…

Чем дольше ходил Луад за своим подопечным, тем больше понимал, что дело не чисто. Менестрель со странным именем Степан в деньгах явно не нуждался, и Луад ни разу не слышал, как он пел. Вообще у Луада создавалось впечатление, что этот странный менестрель занимался чем угодно, но только не тем, что должен делать всякий уважающий себя представитель этого славного цеха.

Вместо того, чтобы сидеть в зале какого-нибудь постоялого двора и развлекать публику песнями, Степан шлялся по городу в сопровождении девочки лет тринадцати по имени Ребана, которая тоже привлекла пристальное внимание Луада. Например, ещё до того, как Луаду получили это дело, Ребана выкупила приговорённую к смерти рабыню, убившую своего предыдущего хозяина. Удивительно было не то, что родители Ребаны выдали столь крупную сумму денег на карманные расходы своей дочери, и даже не то, что они не опротестовали купчую, а тот факт, что они и не пытались убрать от своей дочери столь опасное приобретение.

Вообще с рабыней по имени Ноли, после того как её купила купеческая дочь, начали происходить чудеса. Разве не чудом было то, что вместо профилактической порки — дабы навсегда отбить у рабыни охоту поднимать руку на кого бы то ни было, новые хозяева начали поощрять у своего нового приобретения самые кровожадные наклонности. С утра до вечера племянница купца Брокуна по имени Хиир заставляла Ноли метать ножи и устраивала с ней регулярные поединки на деревянных мечах. Иногда в этих играх участвовала и Ребана. Причём точность, с которой купеческая дочь метала ножи по мишеням, сделала бы честь почти любому представителю ночных охотников…

Вообще весь купеческий обоз, с которым прибыл менестрель, тоже был какой-то странный. Наведя справки у стражи ворот, Луад узнал, что путешествующие с этим обозом граждане города Тапии попались на контрабанде, причём не чего-нибудь, а идолов языческого бога Армастуса. Больше всего в этом печальном инциденте Луада удивил способ, которым провезли идолов. Обычно так в Тапию провозили обычную контрабанду. Выдать тюк шёлка за тюк льна, разумеется «подмазав» стражу ворот, для бывалого купца не составляло труда, а в тайниках запрещённый товар везли для того, чтобы подкупленные стражники ничего не увидели. Способ старый, но надёжный, как бы с ним не боролся бы магистрат. Но тащить в город запрещённое самим Великим Кустом и надеяться, что стража закроет глаза на столь явное кустохульство… Да стражники сдали этих купцов только потому, что испугались провокации жрецов (те давно стремились подмять под себя привратников, дабы подношения шли в храм, а не в магистрат…). При этом попавшийся на ввозе в Тапию сала купец Сууту утверждал, что сало ему подбросил именно менестрель…