Черные розы - [74]

Шрифт
Интервал

— Благодарю вас!

— Иди с миром.

Заговорщики расстались.

Свадьба назначена на вечер следующего дня, и Гюльшан надо было торопиться. После ухода муллы она достала свой маленький браунинг, поцеловала, сказала несколько ласковых слов и, завернув в темно-коричневую байку, спрятала в книжном шкафу.

Как только наступили сумерки, Гюльшан побежала к месту встречи с Дивана.

— Давно ждешь?

— Д-да, ханум.

Дочь хана несколько секунд молча смотрела на него.

— Что с тобой?

Дивана лихорадило.

— Ханум… — начал он, глядя безумными глазами на Гюльшан.

— Ну, что ты хочешь сказать? — зло спросила она.

— Ханум, побойтесь гнева аллаха!.. Это будет все равно бесполезно. Если Амаль и овдовеет, она второй раз не выйдет замуж. Она любит его и уйдет за ним в тот мир… Нет, я не могу убить его!

— Дурак ты! — вскипела Гюльшан. — Ты не знаешь, что такое женщина! Я все сделаю, чтобы Амаль стала твоей. Завтра на закате ты получишь револьвер и сделаешь, что тебе приказывают.

— Не могу, ханум. Мне и жалко и страшно.

— К дьяволам жалость! Думай только о себе и ничего не бойся.

Взглянув на свою госпожу, Дивана невольно попятился. Глаза ее были до того страшны, что казалось, будто она вот-вот схватит его за горло и начнет душить. Все же он превозмог себя.

— Как хотите, ханум, но я не могу…

— Трус несчастный, червь ползучий!.. — с презрением прошипела Гюльшан. — Завтра же убирайся вон из нашего дома! — И, плюнув ему в лицо, она стремительно удалилась.

«Что делать? Как быть? — металась она по своей комнате. — А что, если воспользоваться любовью Шарифа? — вдруг осенила ее мысль. — Я могу согласиться на все его требования, а взамен потребовать голову Надира?»

Не теряя времени, она послала служанку с запиской к Шарифу, а сама, принарядившись и набросив чадру, поспешно вышла в сад.

Жестокое и бесстыдное решение было ею вынесено. Если Шариф хочет насладиться ее ложем, пусть проявит мужество и покажет ей труп сына Биби.

Шариф не заставил себя ждать. Он пришел на старое место свиданий — в дальний конец забора, разделяющего их владения.

Увидев своего бывшего жениха, Гюльшан ласково заговорила с ним.

— Шариф, милый, пойдем подальше от людских глаз, у меня к тебе серьезный разговор.

Затащив его в самый отдаленный уголок сада, она взяла его руку и, глядя на него искрящимися глазами, прямо спросила:

— Хочешь, чтобы я стала твоей женой?

Шариф встрепенулся. Он попытался было обнять ее, но она ловко выскользнула из его рук.

— Раз я говорю «да», так не будь вором, не торопись! — задрожал ее голос. Но она взяла себя в руки и продолжала: — Шариф, ты знаешь: чувство к Надиру продолжает еще гореть во мне. Он всегда будет стоять поперек нашей дороги… Его надо убрать!

— То есть… как убрать? — спросил Шариф.

— Как хочешь: застрелить, отравить, утопить. Придумывай сам! Ведь это так просто… Разве мало людей, которые убивают друг друга?

— Но я не намерен этого делать!

— А обладать такой девушкой, как я, намерен? Чего ты боишься?.. Мулла Башир и отец сумеют оградить нас от всех неприятностей.

— Нет, Гюль, ты говоришь невозможное.

— Как ты был трусом, так и остался им! Воробьиная у тебя душа!

Шарифу стало не по себе. Белый накрахмаленный воротник душил его, словно петля виселицы.

— Но надо подумать… — прохрипел он.

— Сейчас поздно размышлять и колебаться. Взгляни на меня! За мной охотится немало женихов!

Она сорвала чадру и, приблизив свое лицо к лицу Шарифа, заговорила как помешанная:

— Щеки мои нежнее лепестков тех роз, которые отец ценит дороже своей жизни. Глаза мои всех сводят с ума. И ты каждую ночь будешь находить в них радость… Губы мои, как алая вишня, с них стекает сок страсти… Ими я буду целовать тебя без устали. — Она провела рукой по его волосам. — Я всю себя отдаю тебе… тебе, мой Шариф-джан… Тебе одному!.. — И, обхватив его за шею, она притянула его губы к своим.

— Гюльшан, не терзай меня! — отпрянул от нее Шариф. — И не наводи меня на грех… Ведь я люблю тебя…

Взгляд его блуждал как у безумного. Гюльшан начала осыпать его поцелуями.

— Вот так будет каждый день, каждый час… Только решайся… Я дам тебе свой маленький револьвер…

Потеряв контроль над собой, Шариф схватил ее и начал целовать.

— Прочь! Закричу, опозорю тебя и себя! — вдруг вскрикнула Гюльшан и оттолкнула Шарифа. — Все получишь, если завтра вечером будет покончено с Надиром. Ну, не терзай меня, говори — согласен? Если трусишь сам, найди человека, за деньги любой согласится…

— Хорошо, — еле выдохнул из себя Шариф. — Я могу поехать в горы и поискать кого-нибудь среди горцев.

— Но это долго, Шариф. Я хочу, чтобы завтра на свадьбе покончили с ним. Я, я так хочу, ты понимаешь меня? — И она снова прильнула к нему.

— Ты, ты так хочешь? — заговорил он, ласково заглядывая ей в глаза.

— Да, Шариф, хочу. Хочу для тебя, для нашей любви. Он не должен жить… Не должен!..

— Гюль, ты охвачена огнем бешенства. Одумайся, так нельзя…

— Ах так! — Две звонкие пощечины прозвучали в безмолвном саду, и Гюльшан пустилась бежать.


Семьи Наджиба и Саида мирно сидели за ужином, когда раздался неистовый стук в калитку.

— Аллах милостивый, кто это? — встревожилась мать учителя и обратилась к Надиру: — Сынок, узнай поди, кто решил осчастливить нас и разделить с нами вечернюю трапезу.


Еще от автора Сахиб Джамал
Темнокожий мальчик в поисках счастья

Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.


Рекомендуем почитать

Клуб имени Черчилля

Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.


Укол рапиры

В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.


Бустрофедон

Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.


Живущие в подполье

Роман португальского писателя Фернандо Наморы «Живущие в подполье» относится к произведениям, которые прочитывают, что называется, не переводя дыхания. Книга захватывает с первых же строк. Между тем это не многоплановый роман с калейдоскопом острых коллизий и не детективная повесть, построенная на сложной, запутанной интриге. Роман «Живущие в подполье» привлекает большим гражданским звучанием и вполне может быть отнесен к лучшим произведениям неореалистического направления в португальской литературе.


Невидимки за работой

В книге Огилви много смешного. Советский читатель не раз улыбнется. Автор талантливо владеет мастерством юмора. В его манере чувствуется влияние великой школы английского литературного смеха, влияние Диккенса. Огилви не останавливается перед преувеличением, перед карикатурой, гротеском. Но жизненность и правдивость придают силу и убедительность его насмешке. Он пишет с натуры, в хорошем реалистическом стиле. Существовала ли в действительности такая литературная мануфактура, какую описывает Огилви? Может быть, именно такая и не существовала.