Черные розы - [72]

Шрифт
Интервал

Биби, стоявшая за дверью, не выдержала и вошла вместе с Саидом.

— Амаль! — воскликнул он, глядя на дочь. — Дитя мое!..

— Отец!.. — вскрикнула Амаль, бросаясь к нему.

Саид обнял дочь, потом отстранил от себя и долго молча смотрел в ее глаза.

— Малютка моя, неужели это правда, неужели свершилось чудо?!. Как милостива к нам судьба! Встала бы твоя мать из могилы, полюбовалась бы… Вот она, твоя любимая Биби, — показал он на мать Надира.

— Дочь моя! Амаль, голубка!.. — бросилась к ней Биби.

Неизвестно, сколько бы еще продолжались эти взаимные излияния, если бы, тревожась за здоровье Амаль, мирза Давуд и Фахрулла не вернулись в зал. Биби освободила Амаль из объятий, и обе женщины, чтобы не встретиться взглядами с посторонними мужчинами, опустили головы.

— Ты доволен, Саид? — заговорил профессор Фахрулла. — Правильно мы поступили, что обвенчали ваших детей?

— О да, саиб! Мулла Башир не допустил бы этого никогда!

— Поэтому-то мы и решили церемонию венчания провести в Кабуле.

— Что вы будете теперь делать? — спросил мирза Давуд. — Неужели вернетесь в Лагман?

— Оставить Лагман невозможно, — ответил Саид. — Уже более тридцати лет мы живем там. В Лагмане родилась Амаль, там покоится прах ее матери, и там прошла вся моя жизнь… — голос его дрогнул. — Добрых людей немало и в Лагмане. И потом… Пусть все увидят, что Амаль прозрела, ее исцелили врачи, а не…

— Хорошо. Я дам вам машину.

— Вы добры к нам, саиб, мы дойдем и пешком…

— Нет, нет, Амаль еще слаба. Вы поедете. Но послушайте моего совета: не забывайте, что в Лагмане живет мулла Башир и Азиз-хан с дочерью. Что же касается роз, то их можно разводить не только в Лагмане.

— Доктор-саиб! — оживился Саид. — Если бы вы видели мои черные розы! На заре их лепестки играют с лучами солнца. И, глядя на них, сердце замирает от радости. Недаром Азиз-хан дрожит над каждым их лепестком.

— Вот и надо, чтобы эти чудесные розы радовали бы людей, а не одного хана.

— Аллах свидетель, саиб, с какими трудностями я выращивал их!.. Я согревал их собственным дыханием…

— И хан все-таки не оценил твои труды…

— Это истинная правда, саиб… Но все же я хотел, чтобы в эти радостные, счастливые для нас дни Амаль порадовала покойную мать хотя бы каплями слез над ее могилой… А там… может, мы и не останемся в Лагмане.

ЧЕРНЫЕ РОЗЫ

В Лагман машина прибыла на закате. И хоть она промчалась мимо мечети как метеор, ребятишки узнали сидящих в ней людей.

— Саид! Надир! — вопили мальчуганы, взапуски несясь за «шевроле». — Биби! Амаль!

Весть о возвращении Саида и об исцелении Амаль облетела весь Лагман. Все устремились в дом учителя Наджиб-саиба, возле которого остановилась машина. Мать Гюльшан в сопровождении двух служанок тоже пошла туда.

Потрясенная неожиданным известием, дочь Азиз-хана не находила себе места. «Как!.. Выходит, эта мерзкая медсестра обманула ее?» В ожидании матери она металась по комнате, не зная, что предпринять.

«Сколько же можно таращить глаза на этих оборванцев?!» — злилась она на мать.

Наконец мать пришла. У Гюльшан глаза налились кровью, словно у разъяренного хищника, голос стал хриплым.

— Ну говори же, говори! Она прозрела?

— Да… — с трудом вымолвила мать, обнимая дочь. — Свершилось чудо!

— А он?

— И он там… Говорят, уже обвенчались — законные жена и муж…

— Мама!.. — вскрикнула в отчаянии Гюльшан. — Я не переживу этого!..

— Что делать, дочь моя. Перед их любовью даже горы не смогли бы устоять…

— Ну нет, — скрипнула зубами Гюльшан, — одному из нас не жить на свете! Сама погибну и его уничтожу!

— Опомнись, дочь моя, стоит ли терять спокойствие из-за таких…

— Молчи, мать! Расскажи-ка лучше. Я хочу знать все-все…

Гюльшан затащила перепуганную мать в спальню и заставила ее рассказать все, что она видела и слышала в доме учителя.

— Глядишь на нее — и глазам своим не веришь, — сбивчиво докладывала мать. — Словно никогда и не была слепая. Лицо круглое, взгляд выразительный, и до того похорошела, что… А одета!.. — невольно чмокнула она языком от восторга. — Можно подумать, что она дочь-какого-нибудь важного чиновника, а не нищего раба. Белое европейское платье из шелка, чулки, лакированные туфли, серьги…

— Кто же ее нарядил? — злобно закусила губы Гюльшан.

— Врачи, говорят…

— Зачем же они вернулись в Лагман? Чтобы насмехаться надо мной?!

— Говорят, отпразднуют здесь свадьбу и всей семьей уедут в Кабул.

— Ну нет! Он останется здесь навсегда, — вскочила в бешенстве дочь Азиз-хана.

— Куда ты, безумная?

— Я не могу больше, мама!.. Я должна видеть его… — и с воплем она бросилась к двери.

— Гюльшан, где ты? — раздался вдруг крик с веранды. — Где твоя мать? Где люди! С ханом плохо… Доктора, скорее доктора!

— Я побегу за врачом, — живо отозвалась Гюльшан. Она стремглав спустилась вниз и исчезла из глаз.


На улице перед домом учителя и во дворе толпился народ. Каждому хотелось взглянуть на Амаль и собственными глазами убедиться в «чуде». Дивана с трудом пробрался во двор.

— Никакого чуда не произошло, — убеждал Наджиб столпившихся вокруг него односельчан. — Наука могущественней самого аллаха. Молитва молитвой, а больному надо обращаться только к врачам. Медицина спасает от человеческих недугов. Вы это своими глазами видите!


Еще от автора Сахиб Джамал
Темнокожий мальчик в поисках счастья

Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.


Рекомендуем почитать

Клуб имени Черчилля

Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.


Укол рапиры

В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.


Бустрофедон

Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.


Живущие в подполье

Роман португальского писателя Фернандо Наморы «Живущие в подполье» относится к произведениям, которые прочитывают, что называется, не переводя дыхания. Книга захватывает с первых же строк. Между тем это не многоплановый роман с калейдоскопом острых коллизий и не детективная повесть, построенная на сложной, запутанной интриге. Роман «Живущие в подполье» привлекает большим гражданским звучанием и вполне может быть отнесен к лучшим произведениям неореалистического направления в португальской литературе.


Невидимки за работой

В книге Огилви много смешного. Советский читатель не раз улыбнется. Автор талантливо владеет мастерством юмора. В его манере чувствуется влияние великой школы английского литературного смеха, влияние Диккенса. Огилви не останавливается перед преувеличением, перед карикатурой, гротеском. Но жизненность и правдивость придают силу и убедительность его насмешке. Он пишет с натуры, в хорошем реалистическом стиле. Существовала ли в действительности такая литературная мануфактура, какую описывает Огилви? Может быть, именно такая и не существовала.