Черновик человека - [54]

Далеко не уходите! Мы вместе поедем, кричит Левченко ей вслед.

Света выходит на улицу; Эрик, Эрик, где ты. Вот он я, ну что, успех? Эрик выныривает откуда-то справа, улыбаясь во весь рот, чему он радуется-то, неужели он совсем ничего не понимает. Пока не передала, Эрик, но вот что, они зовут меня с собой на ужин. Не знаю, идти или не идти. Но там я точно смогла бы твои стихи передать. И проследить, чтобы он их не потерял.

Это было бы сумасшественно хорошо, Света, иди, говорит Эрик. Тебя подвезти в ресторан?

Нет, Эрик, у них есть машина. Но скажи, тебе же, наверное, тоже хотелось бы пойти? Я не знаю, смогут ли они еще одного человека уместить, но я могу поспрашивать.

Нет, Света, я стесняюсь, я там не знаю никого, а вы с Левченко давние друзья, вам, наверное, много о чем хочется поговорить. Я тебя только стеснять буду.

Он действительно так думает или просто угадал сомнение в ее голосе? Ей стыдно, что она хочет избавиться от него. Но если она пойдет на ужин с Левченко, она пойдет одна. Эрик ей сейчас совершенно не нужен: ни его стишки, ни поцелуи, ни дружба, ни звери – ничего.

Что ты, Эрик, как ты меня можешь стеснять. Нет, Света, я серьезно, пойди лучше одна, Левченко же тебя хочет видеть, а не всех кого попало. Вот если ты ему стишата передашь, будешь самая драгоценная Света в мире. Хорошо, Эрик, это обязательно. Давай, Света, я за тобой заеду после вашего ужина. Ты что, будешь меня все это время ждать? Не страшно, я с удовольствием, позвони мне, когда захочешь. А если этот ужин долго продлится? Не важно, я не устал, я в бар пойду, звони, когда захочешь. Спасибо, Эрик. Она поцеловала его в щеку – зачем? – и пошла обратно в зал, несколько раз споткнувшись по дороге.

Левченко тут же обнял ее за плечи и потащил, причем не по прямой, к машине, а какими-то кругами. Они натыкались на радостных, суетливых, совершенно ненужных людей и пожимали руки, издавая приветствия и прощания на двух языках (грейт, найс тусию, гуд бай, а вы знакомы со Светой Лукиной, знаменитым русским поэтическим вундеркиндом?) или просто мыча. Потом погрузились в машину, причем переводчица оказалась в роли шофера, а Левченко и Света – в роли пассажиров на заднем сиденье, и Левченко, стараясь устроить ноги так, чтобы они не упирались коленями в кресло водителя, все спрашивал: ну что, Света, как ты была все эти годы, Света, какими же судьбами – но не дожидался ответа.

Автомобиль спускался к морю по скудно освещенной дороге, море серебрилось от звездного мерцания. Правда, здесь красиво, Света, но совсем не так красиво, как в Крыму, правда, Света, а что ты здесь делаешь, ты что, учишься или работаешь, или ты замужем за американцем? Что, не замужем? Ну и правильно, зачем себе вешать ярмо на шею. Хотя я всегда был очень счастлив в браке. Рано или поздно вы своего человека встретите. Ноэмия, вы обязательно должны взять Свету преподавать у вас русскую литературу! Она знаменитый поэт, уверяю вас, знаменитый, лауреат международных премий, правда же, Света. Она вам так расскажет про Пушкина и Маяковского, как вашим профессорам и не снилось.

Ооо? Дааа? говорила переводчица (от которой был виден только затылок), и в ее голосе слышалось: откуда вдруг взялась эта Света, зачем она здесь? А может (слышалось в голосе), это какая-то русская знаменитость, которую я должна знать и не знаю, лучше не показывать вида, что нахожусь в сомнении, и не выражать особого восторга, пока не разобралась.

Посмотрите, Светочка, как вода серебрится, а помните, как мы с вами придумывали рифму на слово «кипарис», и вы сказали – купорос (не помню), а помните, как мы с вами ездили в Америку и я попросил Бродского с вами побеседовать (помню). Да, Ноэмия, Света ездила в Америку читать стихи, когда ей было всего тринадцать. Устроили целую конференцию, посвященную ее творчеству (нет, всего один доклад), журналисты от нее были без ума (не были: они сказали, что я воздушный шарик). Вы только послушайте, Ноэмия. Про это можно написать книгу. Я открыл Свету, когда она училась во втором классе. Никто не хотел верить, что такой вот маленький ребенок пишет совсем взрослые стихи. И этот ребенок штурмом взял весь мир. Получила главную поэтическую премию Скандинавии, Скальден-прис, это вам не шутки!

А вы слышали о Барбаре Фоллетт, спрашивает переводчица. Нет, кто это, выдавливает из себя Света. Кен Фоллетт, спрашивает Левченко, да, конечно, слышал о таком. Нет, что? Барбара? Нет, не знаю. Была такая гениальная девочка в Америке, говорит Ноэмия, ее роман напечатали, когда ей было тринадцать. Это недавно было, спрашивает Левченко. Он хочет узнать больше про Барбару Фоллетт, меня всегда интересовали вундеркинды, говорит он, я и сам был одним из них. Нет, в двадцатые годы, а потом она в конце тридцатых… Ноэмия пытается рассказывать, паркуя при этом машину. У нее плохо получается и то, и другое, она, вероятно, из тех людей, которые не могут делать несколько дел сразу. Книжка Барбары называлась, кажется, «Дом без окон». Про девочку, которая убегает от родителей в лес, – влезу я сюда или нет, сидите, сидите, мне видно, думаю, что поместимся – и растворяется там, становится лесной нимфой, кажется, – тут всегда так трудно найти место для парковки – это просто божественная книга. Сейчас ее никто не знает. Я сама случайно услышала передачу по радио и заинтересовалась. Ну вот, встали, кажется. Знаете, сколько одно место стоит для преподавателей на университетской парковке? Сто долларов в месяц, представляете себе. Просто грабеж, честное слово, грабеж. Если бы в этом городе была нормально развита система общественного транспорта…