Чернобыль: необъявленная война - [19]

К пяти утра у обоих начинается рвота. Смертельная слабость. Головная боль. Буро-коричневый цвет лица: ядерный загар. Дятлов и Горбаченко своим ходом ушли на административно-бытовой комплекс (АБК), оттуда в медсанчасть их увезла скорая помощь".

М: "В 4 часа, 30 минут утра на БЩУ прибыл главный инженер Фомин. Его долго разыскивали. Дома почему-то трубку никто не брал, а потом, когда взяли, жена бормотала что-то невнятное.

— Доложите обстановку!

Акимов доложил. Подробно перечислил последовательность технологических операций до взрыва.

— Мы все делали правильно, Николай Максимович. Претензий к персоналу смены не имею…

— Реактор цел? — спросил Фомин.

— Реактор цел! — твердо ответил Акимов.

— Непрерывно подавайте в аппарат воду!

Фомин удалился".

Д: "Н. М. Фомина 26 апреля я не видел, по телефону не разговаривал, и организацию подачи воды в реактор начали после моего ухода, иначе бы я сказал о ненужности затеи. Операция бесполезная, даже вредная и дорого обошлась".

Н. М. Фомин не верил в гибель реактора дольше всех.

М: "Фомин порою терял самообладание. То впадал в ступор, то начинал голосить, плакать, бить кулаками и лбом о стол, то развивал бурную, лихорадочную деятельность. Он давил на Акимова и Дятлова, требуя непрерывной подачи воды в реактор, бросал на четвертый блок все новых и новых людей взамен выбывающих из строя".

Когда Дятлова отправили в медсанчасть, Фомин вызвал из дома заместителя главного инженера по эксплуатации первой очереди Анатолия Андреевича Ситникова и сказал: "Ты опытный физик. Определи, в каком состоянии реактор. Ты будешь как бы человек со стороны, не заинтересованный врать".

И Ситников пошел навстречу смерти. Он облазил весь реакторный блок, заходил в центральный зал. Поднялся на крышу блока "В" и оттуда осмотрел реактор. И еще много где побывал Анатолий Андреевич Ситников. Сомнений не оставалось: реактор взорвался.

Утром Анатолий Андреевич доложил Фомину и Брюханову, что реактор, по его мнению, разрушен. Но доклад Ситникова вызвал раздражение и к сведению принят не был. Подача воды в реактор продолжилась.

Д: "А Ситников после осмотра блока, где он, конечно, получил большую дозу, но отнюдь не смертельную, конечно, понял, что реактор разрушен. О чем и доложил. На крыше он не был и на реактор сверху не глядел. Была у них попытка выйти на крышу, но металлическая дверь оказалась на замке. Не смогли. А то бы и А. Коваленко с В. Чугуновым постигла та же горькая участь. Не могу понять: почему Ситников, уже зная о разрушении реактора, принял участие в затее по подаче воды. Там он и получил совсем ненужную добавку. Ну, другие участвовали, еще не зная о разрушении реактора. Толя — человек дисциплинированный, и для него изречение: "Приказ начальника — закон для подчиненных" был действительно законом".

А. А. Ситников получил большую дозу радиации. Воздействие радиации привело к поражению центральной нервной системы. В московской клинике у него не привился костный мозг, и, несмотря на все принятые меры, он погиб.

Линия фронта была определена. И для сотрудников Чернобыльской АЭС. И для Москвы. Отступать или менять свою точку зрения стало уже нельзя. Верить в то, что реактор цел, было выгодно всем. В этом случае оставалась хоть какая-то надежда. А вдруг за несколько часов или минут удастся найти спасительный выход, который принесет всем облегчение. Людям всегда хочется жить в ладу со своей совестью. А если реактор разрушен, совесть уже нельзя будет успокоить ничем. И тогда человек обречен на вечные муки этой самой Совести: перед собой, своими товарищами по работе, а судя по масштабу аварии, перед страной и перед человечеством.

Аркадий Усков работал в реакторном цехе. Все шло нормально, как обычно. Когда рвануло, он бросился к начальнику реакторного цеха В. А. Чугунову. Тот уже выскочил в коридор. Не сговариваясь, стали пробираться четвертому энергоблоку. Именно пробираться. Все вокруг погрузилось во мрак. На улице густая черная ночь. На станции тоже. Дорогу преграждали завалы. Пробежали люди с носилками. Усков скорее почувствовал, чем понял, что нужно срочно расхолаживать реактор. На ощупь начал искать задвижки.

Работы продолжаются с большой самоотдачей. Легенда живет, пока не собраны все доказательства против. Доказательства стажеров, что реактора нет, — отметены. Молоды и неопытны. Могли и ошибиться. Показания начальника гражданской обороны станции Соловьева о том, что уровни радиации превышают 250 Р/ч поставлены под сомнение. Других приборов с большими диапазонами не было. Прибор, фиксирующий мощности дозы радиоактивного излучения до 1000 Р/ч, почему-то оказался закрытым в каптерке, а каптерка теперь под завалом. А те приборы, что имелись в наличии у дозиметристов, были неисправными. Не исключено, что и прибор Соловьева также не исправен. Почему у нас может быть бардак, а у него нет!

Всем были нужны неотразимые доказательства. Доказательства искали, но их и боялись.

Предполагали, что вода пошла в реактор. Но вода не могла пойти туда по той простой причине, что все коммуникации низа реактора были оторваны взрывом, и вода от второго аварийного питательного насоса шла в подаппаратное помещение. В подаппаратном помещении, куда просыпалось много ядерного топлива, вода, смешавшись с топливом, становилась высокоактивной и уходила на низовые отметки деаэраторной этажерки, затапливая кабельные полуэтажи и распределительные устройства, приводя к коротким замыканиям и угрожая потерей электроснабжения работающим еще энергоблокам. Ведь все энергоблоки Чернобыльской АЭС по деаэраторной этажерке, где проходят основные кабельные трассы, связаны между собой.