Чернобыль: необъявленная война - [21]

К пяти утра уДавлетбаева, Бусыгина, Корнеева, Бражника, Тормозина, Вершинина, Новика, Перчука — плохое самочувствие и многократная рвота. Давлетбаев, Тормозин, Бусыгин и Корнеев выживут, во всяком случае, не умрут в мае. Бражник, Перчук, Вершинин и Новик получили по тысячи и более рентген, мученической смертью умрут в Москве.

6 ч. 35 мин. Пожар окончательно ликвидирован, и тем самым предотвращена возможность распространения огня на первый, второй и третий энергоблоки Чернобыльской АЭС, которые пострадали в значительно меньшей степени.

Становится несколько спокойней. Молчит и машина "ДРЭГ" системы "Скала", выдававшая во время работы блока непрерывную распечатку параметров. В ней хранятся прямые и кривые линии технологического процесса, цифры, немые свидетели атомной катастрофы. Вся эта информация дождется своего часа. Потом ее вырежут и, как величайшую драгоценность, увезут в Москву для осмысления произошедшего. Туда же уйдут оперативные журналы с БЩУ и со всех рабочих мест…

Все еще 26 апреля. Безумно длинная ночь закончилась. Яркое утреннее солнце окончательно высветило ситуацию. На асфальте и на крыше хранилища жидких технических отходов (ХЖТО) видны густо-черные куски графита и даже целые пакеты графитовых блоков. Графита очень много, черно от графита…

Свидетельствует начальник смены четвертого энергоблока В. Г. Смагин, который должен был менять Александра Акимова в восемь утра: "Заместитель главного инженера по науке Лютов сидел и, обхватив голову руками, тупо повторял: "Скажите мне, парни, температуру графита в реакторе… Скажите, и я вам все объясню…"

— О каком графите вы спрашиваете, Михаил Алексеевич? — удивился я. — Почти весь графит на земле. Посмотрите… На дворе уже светло. Я только что видел…

— Да ты что?! — испуганно и недоверчиво спросил Лютов. — В голове не укладывается такое…

— Пойдемте, посмотрим, — сказал я. Мы вышли с ним в коридор деаэраторной этажерки и вошли в помещение резервного пульта управления, оно ближе к завалу. Стекла выбиты. Воздух, насыщенный радиоактивными изотопами, был густым и жалящим.

— Вот смотрите: кругом черно от графита…

— Разве это графит? — не верил своим глазам Лютов.

— А что же это? — с возмущением воскликнул я. А сам в глубине души тоже не хочу верить в то, что вижу. Но я уже понял, что, благодаря лжи, зря гибнут люди. Пора сознаться себе во всем. Со злым упорством, разгоряченный радиацией, продолжаю доказывать Лютову: "Смотрите! Графитовые блоки. Ясно ведь различимо. Вон блок с "папой" (с выступом), а вон, с "мамой" (с углублением). И дырка посредине для технологического канала. Неужто не видите?

— Да вижу… Но графит ли это?… — продолжал сомневаться Лютов.

— А что же это?! — уж начал орать я на начальника.

— Сколько же его тут"? — очухался наконец Лютов".

В. Г. Смагин продолжает: "В помещении щита дозиметрии уже хозяйничал зам начальника службы радиационной безопасности (РБ) Красножон. Горбаченки не было. Стало быть, тоже увезли, или где-нибудь ходит по блоку. Был в помещении и начальник ночной смены дозиметристов Самойленко. Красножон и Самойленко крыли друг друга матом. Я прислушался и понял, что матерятся из-за того, что не могут определить радиационную обстановку. Самойленко давит на то, что радиация огромная, а Красножон — что можно работать пять часов из расчета 25 бэр".

У дозиметристов по-прежнему только радиометр с предельным значением 3/6 Р/ч. А это значит: чтобы выработать предельно — допустимую дозу за год, можно работать 5 часов. А если уровни радиации занижены в тысячи раз? Сколько работать можно тогда? Но об этом на блоке только догадываются. И в такой ситуации прибором становится сам человек. Им тоже можно определять мощность дозы радиоактивного излучения: по состоянию здоровья. Чем больше мощность дозы радиоактивного излучения, тем хуже чувствует себя человек. Утром 26 апреля 1986 года люди, находившиеся рядом или внутри четвертого энергоблока, очень быстро чувствовали себя плохо!

Ситуация пошла по второму кругу. Опять никто ничего не понимал или не хотел понимать. Но это был не фарс, а продолжение трагедии!

К 9 утра остановился работающий аварийный питательный насос. Кончилась вода в деаэраторах. Смагин держал связь с Фоминым и Брюхановым, они — с Москвой. В Москву уходил доклад: "Подаем воду"! Оттуда приходил приказ: "Не прекращайте подачу воды"!

В медсанчасть уже доставили более ста человек. Пора бы образумиться. Но нет, безумие Фомина и Брюханова продолжалось: "Реактор цел! Лить воду в реактор"!

И похоже, они боялись не людей, которых они посылали делать уже бессмысленную и смертельно опасную работу, а начальства, которое вот — вот должно было приехать! Именно начальство будет решать их судьбу. И никто больше. И потому они были усердны до тупости и жестоки до преступления к людям, которыми они еще руководили.

Поступком, достойным уважения в этот момент, могло бы стать для Фомина и Брюханова личное посещение реактора, тем более, что, по их мнению, он все еще цел. И тогда были бы сняты все технические сомнения, а их личное мужество хоть как-то компенсировало безответственность их решений. Но этого не произошло.