Чернобыль: необъявленная война - [18]

Д: "Я вновь вышел на улицу, очаги огня на крыше еще не были погашены, поэтому на третьем блоке приказал глушить реактор и расхолаживать с аварийной скоростью. Присутствующий на щите третьего блока Б.Рогожкин сказал, чтобы я согласовал обстановку с В. П. Брюхановым, на что я ответил: "Глуши, пока обстановка более или менее нормальная". Ну, конечно, никакая она была не нормальная и на третьем блоке, просто технологически еще ничего не мешало работе.

При выходе с третьего БЩУ в коридоре встретил В. Чугунова и А. Ситникова. Сказали, что их отправил осмотреть четвертый блок Брюханов, который находился в убежище гражданской обороны. Мне в то время было уже не до разговоров, ответил, что смотреть нечего, и ушел на четвертый блок.

Там появился заместитель начальника отдела техники безопасности. Г Красножен. Маленького роста, в спешке, видимо, не подобрал одежду по размеру, голова замотана, как чалмой, вафельным полотенцем, только глаза видны. По дозиметрической обстановке он ничего не пояснил, но насмешил своим видом. Про себя, не в слух, посмеялся от души, несмотря на трагизм положения и дрянное состояние.

Периодически тянуло неудержимо на рвоту, но выбросить осталось разве что внутренности. Описывать нечего".

М: "В 2 часа 30 минут ночи на БЩУ-4 пришел директор ЧАЭС Брюханов. Акимов доложил, что произошла тяжелая радиационная авария, но реактор, по его мнению, цел, что пожар в машзале в стадии ликвидации, пожарные майора Телятникова тушат пожар на кровле, что готовится к работе второй аварийный питательный насос и скоро будет включен. Лелеченко и его люди должны подать электропитание. Трансформатор отключился от блока по защите от коротких замыканий.

— Какая активность сейчас на блоке? — спросил директор.

— Имеющийся у Горбаченко радиометр показывает 3, 6 Р/ч, — ответил Акимов.

— Ну, это немного, — чуть успокаиваясь, сказал Брюханов. — Могу я доложить в Москву, что реактор цел?

— Да, можете, — уверенно ответил Акимов.

Д: "У входа в зал главных циркуляционных насосов (ГЦН) провалено перекрытие. Дозиметриста отпустили — бесполезен со своим прибором. Саша Ювченко и я остались у провала, а В. Перевозченко по консоли полез к помещению операторов, где хоть и с малой вероятностью, мог находиться Валерий Ходемчук. Дверь помещения привалило краном. Лезть было опасно, сверху лилась вода. Мелькнула мысль — не надо. И пошла, вытесненная другой: "А жить потом сможешь, если он здесь окажется и еще не получил смертельную дозу?" Не было там В. Ходемчука, тело его так и не нашли. Погребен под бетоном и металлом. А вот Валерий Перевозченко, видимо, там получил летальную добавку. Его облило водой, умер он не от большой дозы облучения, а от радиационных ожогов кожи.

И тут у меня наступил спад, полная апатия. Вызвано это было как физическим состоянием, так, видимо, и отсутствием конкретной сиюминутной задачи.

Нет у меня уверенности и по вентиляции. Тогда я распорядился отключить вентиляцию четвертого блока и включить в машинном зале третьего блока всю приточную вентиляцию, чтобы предотвратить распространение грязного воздуха с четвертого блока. Да он и на улице был грязный".

М: "Брюханов ушел на административно — бытовой комплекс (АБК-1) в свой кабинет и оттуда в 3 часа ночи позвонил домой заведующему сектором атомной энергетики ЦК КПСС В. В. Марьину.

К этому времени на аварийный блок прибыл начальник гражданской обороны (ГО) станции Соловьев (фамилия изменена). У него был радиометр со шкалой измерений до 250 Р/ч. Пройдя по деаэраторной этажерке, в машзал, к завалу, Соловьев быстро понял, что положение крайне тяжелое. Радиометр в разных местах блока и завала зашкаливал за 250 Р/ч.

Соловьев доложил обстановку Брюханову.

— У тебя неисправный прибор, — сказал Брюханов. — Таких полей быть не может. Ты понимаешь, что это такое? Разберись со своим прибором или выбрось его на свалку…

— Прибор исправный, — сказал Соловьев.

К чести Соловьева, ночью он оповестил свое начальство в Киеве об аварии на четвертом блоке Чернобыльской АЭС".

Д: "Меня позвали к телефону, вызывал В. П. Брюханов. Не помню, о чем говорили, кажется, и не говорили, он сказал: "Приди в штаб гражданской обороны". Забрал с собой три диаграммных ленты: две с записью мощности реактора и по давлению в первом контуре. Помылся под душем, согласно правилам, сначала прохладной водой, уж потом горячей.

Директор В. Брюханов и, всегда-то не больно разговорчивый, молчалив. Ни о чем не расспрашивал. Я сел, разложил диаграммы и показал набросы мощности, давления. При этом сказал: "Какая-то неправильная реакция СУЗ". Все я больше ничего не говорил. Брюханов подавлен, молчит.

К столу подошел полковник каких-то войск, начал спрашивать директора о разрушениях для доклада начальству, сколько метров квадратных кровли и что-то там еще. Мои слова — пишите, разрушен четвертый блок — полковник высокомерно игнорировал.

Неудержимо потянуло на рвоту, выбежал из бункера наверх, где И. Н. Царенко помог сесть в машину скорой помощи.

И больница на долгие полгода".

М: "Анатолий Дятлов покинул блочный щит управления и вышел в сопровождении дозиметриста наружу, чтобы ознакомиться с ситуацией. Спустились по лестнично-лифтовому блоку. У Горбаченко по-прежнему ДРГЗ, прибор с предельным значением на 3,6 Р/ч. Везде "зашкал". Весь асфальт вокруг усыпан блоками реакторного графита, кусками конструкций и фрагментами топлива. Воздух сильно ионизирован. То, что увидел Дятлов, никак не укладывалось ни в сознание, ни в схему, которую он придумал. Реактор цел, подавать воду. Графит на земле, фрагменты топлива на земле. А это откуда? И как все это совместить?! И опять, как заклинание: "Реактор цел, подавать воду".