Чернобыль: необъявленная война - [151]

В самолете сижу рядом с Борисом Уваровым. Он уже пятый раз едет в Чернобыль. Спрашиваю:

— Как жена реагирует на твои командировки?

— В мае 1986 года не пускала. Май действительно был неприятным. В июне тоже не пускала. Когда нам полностью выплатили деньги в пятикратном объеме и бо % премиальных, некоторое время была в шоке. Но шок быстро прошел, а я все еще был жив. Ее мысль шла уже дальше: "Слушай, а вас за границу не пустят, если там вдруг случится авария?"

Человек ко всему привыкает. Теряет бдительность и даже начинает мечтать.

Основную "грязь" на Чернобыльской АЭС и вокруг нее разгребли и убрали. Ситуация стала предсказуемой. Поездки превратились в коммерческие, а потому чиновникам, даже на станции, мы стали неинтересны: все равно никуда не денемся и будем работать. Мы же снова попали в зависимость от начальства, но за большие по тем временам командировочные готовы были и потерпеть. Правда, от таких отношений страдала работа, но во времена продолжающегося застоя все к этому привыкли. Это и было фоном, на котором проходила наша командировка в октябре-ноябре 1987 года.

Мы никому не нужны. 14 октября. На улице теплый мелкий дождь. В зимних шапках выглядим слегка нелепо. В штабе (бывшем здании народного суда города Чернобыль) собрались все, кто работал и кто приехал их сменить. Общее ощущение: мы здесь никому не нужны.

Спросил Сашу Павлова (он был в моей группе в мае 1986 года), а сейчас возглавлял бригаду, которую мы меняли:

— Что изменилось с мая прошлого года?

— Все изменилось. И что хуже всего — все возвращается в исходное положение. Бюрократическая машина набирает обороты. Причем она становится все мощней.

— Мешает работать?

— Нет, пожалуйста, работай. Но помощи от нее ждать бесполезно. А пробить что-либо практически невозможно.

Валера Заика, сотрудник нашего отдела: "Если проработать здесь полгода — можно дойти до маразма".

Дозиметрист Юра Гырдымов, сотрудник нашего отдела: "Работать здесь не хотят".

Похоже, энтузиазм весь выветрился.

До обеда сидели в штабе. Кто-то поехал оформлять на нас пропуска. В 19 часов в штабе состоялась передача дел. Все столы и стулья были заняты, и мы с Сережей Поповым (сотрудник ВНИПИЭТ из Ленинграда) перебрались на скамью подсудимых — небольшую и невысокую прямоугольную будку, внутри которой скамейка на три места, — и спокойно переговорили о моей будущей работе.

Сережа одет в рабочую куртку и штаны. Я — во всем цивильном.

Пошли подначки: "Он (Сережа) смахивает на уголовника, а ты (то есть я) на его адвоката".

Были и другие мнения: "Один, видимо, выходит, а другой, видимо, садится".

Еще реплика: "Ждем суда, но почему-то никто не приходит".

В общем, развлекали себя, как могли. В мае 1986 года времени на такие разговоры просто не было.

Быт. Быт в октябре 1987 года стабилизировался. Он стал обычным командировочным бытом — с гостиницей недалеко от работы. Вся мебель в номере гостиницы маркирована красной краской, сделанной от руки надписью: "Припять".

Приметы улучшения радиационной обстановки: по Чернобылю люди ходят не только в спецодежде, но и в штатском. Появились женщины. И даже репродуктивного возраста. Работает кинотеатр. Дома в Чернобыле освещены только те, где живут командированные. Вечерами — темень, свет горит только в тех окнах, где живут люди.

Утром разгружали оборудование, которое пришло в наше распоряжение из Ленинграда. Вдруг поступает сообщение, что в гостинице освободились места. Все бежим наперегонки на улицу Советскую, 74, где уже выстроилась очередь на регистрацию.

Пока я ходил с Мишкой Орловым в пункт распределения оформлять для всех бумагу на получение постельных принадлежностей, сам остался без места.

На Чернобыльскую АЭС по случаю получения жилплощади пока не едем.

В конце концов поселились в гостиницу квартирного типа. Ребята сделали уборку в квартире. Вынесли шесть мешков мусора. Были "авгиевы" конюшни. Стало много лучше.

В начинающихся сумерках прошли по Чернобылю две интеллигентные женщины в светлых модных пальто и светлых шляпках. Я и Петя Черемисин тихо ахнули.

Возвратились в общежитие, когда уже стемнело. Переоделся и сразу — в столовую. Столовую в Чернобыле все называли "кормоцех". Она представляла собой огромный мрачноватый зал, где легко затеряться. На входе — арка дозиметрического контроля. В 1986-м и последующие годы столовая позволяла накормить сразу огромное количество людей, приехавших на ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Кормили здесь и тогда, и теперь сытно и стремительно.

На обратном пути из столовой зашел к ребятам за яблоками. У них коммуна. Сравнительно чисто. Цветной телевизор. На кухне два больших полиэтиленовых мешка с яблоками. Адрес на яблоки дал лауреат Государственной премии, доктор физико-математических наук, профессор Виктор Пантелеевич Шамов, который занимался здесь вопросами экологии. Он где-то в 15 километрах от Чернобыля нашел колхозный фруктовый сад. Провели тщательное дозиметрическое обследование и пришли к выводу: есть можно. Я набрал целую авоську.

В городе — коммунизм. Кормят бесплатно. Деньги есть. Но все равно есть и желание как-то выделиться. У начальства или у тех людей, у которых есть "дефицитные знакомства", более элегантные и подогнанные под фигуру костюмы. Их возят личные машины с "чернобыльскими" номерами. В конце 1987 года, даже в условиях Чернобыля, снова начинает ощущаться престиж должности, видимо для того, чтобы не перепутать: начальник перед тобой или работяга.