Чернобыль: необъявленная война - [145]

Октябрь 1987 года. Ко мне в гостиничный номер на две ночи поселили парня из подмосковной Истры. Он мне рассказал про шахтера-проходчика, работавшего возле четвертого блока в страшные майские-июньские дни 1986 года. Видимо, переоблучился, но никто его не лечит. И никому до него нет дела. В конце 1986 года такое отношение к людям было единичным. Позднее оно приняло массовый характер.

О трусах и паникерах. На общем фоне героической борьбы ликвидаторов с навалившейся неожиданной бедой, которую достаточно подробно освещали в прессе и по телевидению, появлялись материалы о трусах и паникерах.

Кто, по мнению сторонников возрождения Чернобыльской АЭС, мог помешать этому? Только трусы и паникеры! И потому им был дан бой: по всей стране.

…Отметим сразу: к чести тысяч людей, которые работают на ЧАЭС и живут рядом, паники не было, хотя отдельные паникеры и появились. Однако случившаяся беда настолько сплотила людей, что они сами навели порядок" ("Правда" от 6 мая 1986 года. Корр. В. Губарев и М. Одинец. "Станция и вокруг нее").

"Есть враг не менее коварный (первый, видимо, радиация. — Е. М.) — это всевозможные слухи и сплетни, с которыми воевать необходимо беспощадно. А средство этой борьбы единственное — откровенная и исчерпывающая информация о происходящем, гласность" ("Правда" от 18 мая 1986 года. В. Губарев. "Зона особого внимания").

Первый секретарь Киевского обкома партии Г. Ревенко: "Когда были осознаны масштабы аварии и ее последствия, люди прониклись ответственностью за происходящее. Не буду скрывать, были случаи дезертирства, паникерства, попыток свалить вину на других. Идет жесткое испытание каждого человека. От некоторых, в том числе и руководящих работников, мы уже избавились — они расстались с партийными билетами, эти люди случайно оказались в партии, так как не выдержали даже первого испытания" ("Огонек" № 20, май 1986 г. Вл. Губарев, Мих. Одинец. "Трудные дни Чернобыля")..

"В Киевском обкоме партии нам назвали фамилии 27 бывших коммунистов. Среди них начальник группы рабочего проектирования филиала института "Гидропроект" В. Фаустов, самовольно покинувший коллектив, шоферы А. Грищенко, Н. Галасюк, исключенные из рядов КПСС с одинаково беспощадной формулировкой за трусость и паникерство.

О трусах что и говорить: трус — он трус и есть. А вот о паникерстве следует сказать особо. Паникеры, безусловно, произрастают на почве слухов, испускаемых иногда злонамеренно, а чаще из-за элементарной безграмотности или недостаточной информированности" ("Правда" от 2 сентября 1986 года. Корр. О, Гусев, А. Покровский. "Четыре месяца спустя").

Вспоминает А. А. Афанасьев, подполковник запаса: "Помню, что один из офицеров части, заместитель командира полка по производству подполковник Куликов, отказался от командировки на Чернобыльскую АЭС. Ему было предложено уволиться в запас, он был исключен из рядов КПСС. Чтобы не ехать "в это пекло", он согласился на увольнение. Были и другие попытки отказаться от поездки, но они так же пресекались".

Вопрос о трусах и паникерах непростой.

Я уже писал, что объективной информации об аварии на Чернобыльской АЭС практически не было. Не было и гласности. А потому преобладали и слухи, и элементарная безграмотность в связи с аварией на атомной станции.

Люди в то время имели право испугаться. Основания были. Информации нет. Проблема практически не знакома, хотя о мощи ядерных взрывов и их последствиях слышали неоднократно. Не зная толком, что случилось на Чернобыльской АЭС, они и побежали.

Василий Васильевич, хозяин дома в селе Шпили, в который поселили Бориса Соловьева и Славу Феногенова, был снят с работы за то, что одним из первых вывез своих детей из поселка и не взял других детей.

— Секретарь партийной ячейки бежал еще первее, но остался на работе, — огорчался Василий Васильевич.

Могли испугаться и по другой причине: боялись, как бы о них не забыли. Такое в нашей истории было неоднократно. А может быть, соображали чуть быстрее, чем другие. Или не хотели ждать, когда власти покажут им, куда идти. А вдруг не покажут? А вдруг не в ту сторону?

Несколько другая ситуация была в Припяти. Припятское начальство, видимо, как самое информированное, побежало первым. За ними и народ рванул в разные стороны. Переполненные автобусы беженцев не брали. Драпали на электричках. Порядок навели несколько позже. Те, кто уехал из Припяти до обеда 26 апреля, пострадали меньше, чем те, кто уезжал утром 27 апреля. Счет тогда шел на минуты!

Проблема личной безопасности существовала реально, в том числе и за пределами 30-километровой зоны. И каждый решал ее по-своему.

Уезжали из мест, загрязненных радиоактивными изотопами, и в более позднее время.

22 апреля 1988 года. Брагинская Центральная больница находится за пределами 30-километровой зоны. По штату в больнице должно быть 50 врачей, налицо только 21. За два года уехали 34 специалиста.

От деревни Гдель до Чернобыля —18 километров. Население из 245 дворов было отселено, а спустя полгода вернулись в родные хаты. Хозяйство налажено. Поют петухи. Плодоносят сады.

Были исключены из партии учителя — супруги Шевченко, оставившие выдренскую школу в середине учебного года. Разочаровал и лучший механизатор, ходивший в активистах" ("Правда" от 22 апреля 1988 года. корр. А Симуров. Гомель-Могилев-Минск. "Чернобыль: два года спустя. Вокруг "зоны"").