Чернее, чем тени - [38]

Шрифт
Интервал

Бросив взгляд на уголь, Софи чуть заметно улыбнулась. К нему она прибегала и того реже: очень уж большую плату приходилось отдавать каждый раз. Но вид его — такого удобного, просто предназначенного для того, чтоб лечь в руку и выводить буквы и строки — этот вид успокаивал. Когда знаешь, какая огромная власть есть у тебя, вовсе не обязательно прибегать к ней. Самого знания порой вполне достаточно — и сразу чувство, что можешь всё, стоит только пожелать.

Заметно более довольная, Софи задвинула ящик.

33

— Феликс! — окликнул его Виталий Рамишев (тот самый, что предполагал у своего друга намерения собраться под окнами резиденции).

Он остановился и, для вида лениво, обернулся.

— Феликс, — Рамишев пробрался сквозь толпу к нему. — Помнишь, я написал, что будет важный гость?

— Ну.

— Угадаешь, кто?

Феликс фыркнул и пожал плечами:

— Понятия не имею. Какой-нибудь иностранный специалист по демократии?

Слова его сквозили насмешкой: Феликс недолюбливал подобных персон, хоть старался и не высказывать это прямо. В той красивой чуши, что они гнали, было что-то в глубине ненастоящее, неправильное. В лучшем случае казалось, что человек с благими намерениями совсем не знает Ринордийска и не понимает, что здесь всё совсем по-другому; в худшем — что намерения у него не такие уж благие.

— Ну вот ещё, стал бы я тебе о таком говорить, — засмеялся Рамишев. — Поднимай выше. К нам пожаловал сам Видерицкий.

— О-о, — Феликс моментально посерьёзнел и даже почти протрезвел.

— И кажется, он хочет с тобой поговорить.

— Сейчас?

— Ну да, сейчас.

— Вот чёрт, — Феликс поставил бокал на ближайший столик. — Не мог мне сказать сразу, что он здесь, пока я ещё не пил?

Рамишев с виноватой улыбкой рассмеялся и развёл руками:

— Извини, не подумал.

— А, я понял, — Феликс, прищурившись, наставил на него палец. — Это в отместку за предыдущую сходку. Я раскусил твой коварный план.

Тот только продолжал смеяться и не отвечал ни да, ни нет. Так что оставалось, видимо, отправиться на поиски Видерицкого, который был где-то «здесь».

— Он в соседней комнате! — крикнул вдогонку Рамишев.

Сигурд Анатольевич Видерицкий был главным редактором того неофициального издания, в котором печатался Феликс. Разумеется, тоже неофициально: ведь его должности, как и самого журнала, как бы не существовало. Но ни у кого и сомнения не могло возникнуть, что решает тут именно этот пожилой человек с седой бородой и хитринкой в глазах — что он альфа и омега, первопричина и последняя инстанция.

Рамишев не соврал: главред сидел за столом в небольшой комнате неподалёку — расслаблено, как дома, откинувшись на витую спинку стула. Завидев Феликса, он улыбнулся и жестом пригласил подойти.

Феликс сдержанно улыбнулся в ответ и устроился на соседнем стуле, пытаясь по возможности держаться так же непринуждённо. Зная за собой особенность рефлекторно лебезить перед начальством — и вообще перед людьми, от которых в какой-то мере зависела его судьба, — он всю жизнь боролся с этим. В такие моменты он обычно вспоминал своего кумира — того самого поэта, что восстал против тирана, — и это помогало.

— Феликс? Здравствуй.

— Здрасьте, Сигурд Анатольевич, — он слегка кивнул.

Видерицкий медленно, как бы раздумывая, начал:

— Я прочитал твою последнюю статью… Которую ты прислал вчера.

— Да? — протянул Феликс, настороженно вслушиваясь в слова и интонации. — С ней что-то не так?

— Да нет, всё так, — главред успокаивающе махнул рукой. — Всё даже хорошо, в ближайшем выпуске напечатаем… Ты вообще хорошо пишешь — в отличие от многих наших авторов, — он понизил голос. — Но это, как ты понимаешь, между нами.

Феликс подавил широкую и глупую улыбку, расползавшуюся на лице.

— Спасибо, Сигурд Анатольевич.

— Да не за что, констатирую факты… У меня к тебе есть предложение. Интересное, я думаю.

Феликс вслушался ещё тщательнее:

— О чём речь?

— Видишь ли, — снова неторопливо начал Видерицкий. — У нас в общем-то в достатке контента, материалов для печати хватило бы на годы и годы. Но вот качество, а главное, систематизированность всего этого страдают. Сейчас наши выпуски похожи скорее на сборную солянку, в которой человеку со стороны… нет, можно разобраться при желании, но весьма трудно. А если желания особо и нет… Я, конечно, пытаюсь что-то с этим делать, но я один. Так это не получится. Мне не хватает редакторов.

Феликс помолчал, ожидая продолжения, но продолжения не было, и он медленно начал:

— Иными словами… вы считаете, что я…

— Что ты вполне мог бы занимать эту должность, — кивнул Видерицкий. — Ты действительно вникаешь в дело, а не просто лепишь обвинение на обвинение, как это сейчас делают многие. Так что редакторская деятельность тебе должна быть по плечу. Работы, правда, прибавится, нужно будет присутствовать в редакции каждый день, в главном офисе… ну и зарплата будет больше, соответственно, — главред подмигнул. — И кроме того, удачное продвижение, я считаю.

Феликс на минуту отвёл взгляд и уставился в сторону больших вазонов у стенки. Решить вот так сейчас было очень и очень непросто, особенно с остаточными парами алкоголя в мозгах. Он колебался.

С одной стороны, вся ситуация, весь этот разговор подводили к тому, чтоб сейчас ответить «да». Потому что ну как тут не ответишь.


Еще от автора Ксения Михайловна Спынь
Дальний свет

Третья и заключительная часть ринордийской истории. Что остаётся после победы, и была ли победа вообще… Или всё, что есть — только бесконечная дорога к далёким огням?


Идол

Вернуться через два года странствий — чтобы узнать, что привычная жизнь и родной город неузнаваемо изменились и всё теперь зависит от воли одного единственного человека. А может, и не человека больше.Способно ли что-то противостоять этой воле, и что в самом деле может сделать обычный человек… Это пока вопрос.


Играй, Адель, не знай печали

Вместо эпилога к роману «Идол». История людей, прошедших через многое, но обязанных жить дальше.«Но он мёртв. А мы живы. Это наша победа. Другой вопрос — нужна ли она ещё нам. Если да — значит, мы выиграли. Если нет — значит, он».


Рекомендуем почитать
Шоколадка на всю жизнь

Семья — это целый мир, о котором можно слагать мифы, легенды и предания. И вот в одной семье стали появляться на свет невиданные дети. Один за одним. И все — мальчики. Автор на протяжении 15 лет вел дневник наблюдений за этой ячейкой общества. Результатом стал самодлящийся эпос, в котором быль органично переплетается с выдумкой.


Воспоминания ангела-хранителя

Действие романа классика нидерландской литературы В. Ф. Херманса (1921–1995) происходит в мае 1940 г., в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Нидерланды. Главный герой – прокурор, его мать – знаменитая оперная певица, брат – художник. С нападением Германии их прежней богемной жизни приходит конец. На совести героя преступление: нечаянное убийство еврейской девочки, бежавшей из Германии и вынужденной скрываться. Благодаря детективной подоплеке книга отличается напряженностью действия, сочетающейся с философскими раздумьями автора.


Будь ты проклят

Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.


Неконтролируемая мысль

«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.


День народного единства

О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?


Новомир

События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.