Чёрная смородина - [3]

— Отстань, свою иметь надо!

— Бааска, не вертись! — Окрикнул строгий «учитель», сдвинув очки на переносицу и погрозив указкой, — первое замечание!..

Наконец прозвенел звонок — перемена, но все сидят, не шелохнутся — будто не слышат. Бааска чисто рефлекторно хотел было уже рвануть с места, но «учитель» его остановил:

— Сидеть, Бааска! Тебе — второе замечание! — После чего дал команду всему классу: — вста-ать! Смиррна-а! — Все вскочили, стали по стойке «смирно», — слава великому учителю и вождю всех народов товарищу Сталину!

— Ура! Ура! Ура!

— Перерыв, товарищи дети!

В коридоре Бааска встретил друзей — почти всех своих одноклассников:

— О, здорОво!

— Привет!

— ЗдорОво!..

— А чё это нас по разным классам-то раскидали?

— А чтобы вместе не баловались. Если поведение будет хорошим, нас всех отсюда выпустят.

— А сами мы выйти не можем? — поинтересовался Бааска.

Опытные друзья предложили показать Бааске вход-выход. Провели на первый этаж, указали на дверь:

— Попробуй, выйди.

Бааска дёрнул дверную ручку. Никак. Подёргал дверь от себя, на себя. Опять никак. Внезапно дверь открылась, растерянно озираясь по сторонам, влетел новенький — будто его сзади кто-то подпихнул.

Пока дверь за ним не захлопнулась, Бааска схватился руками за дверную ручку и попытался потянуть на себя, но проклятая дверь, нисколько не поддавшись Бааскиным усилиям, с шумом захлопнулась.

— Отсюда выхода нет, Бааска, — сказал кто-то из деревенских друзей, — уже пробовали. Разве что — если за хорошее поведение выпустят…

— А Ёндёрюська здесь? — спросил Бааска.

— Не, нету его. У него же всегда по поведению и рисованию «хорошо» и «отлично» было.

— Тебя как звать? — обратился Бааска к новенькому.

— Марклен (Маркс-Ленин. Прим., автора).

— Меня — Бааска, — пожали друг другу руки, представились и остальные, — ты как сюда попал-то?

— Утром вышел на крыльцо, пока чесался на голову кирпич упал. А ты как? — в свою очередь спросил Марклен.

Бааска поднатужился, начал вспоминать — как это его в самом-то деле сюда угораздило:

— Да тоже вышел откуда-то… из нужника что-ли…

— И на голову кирпич упал! — подсказал кто-то из «стареньких».

— Точно! — Бааска даже удивился такой прозорливости, — а как ты узнал, ясновидящий что-ли?

— Да тут всем на голову кирпичи только и падали.

— Да-а, никогда не знаешь где тебя смерть поджидает, — сделал Бааска мудрое умозаключение.

— Пойдём, покажем что-то.

Толпа двинулась в дальний конец коридора. Коридор дли-инный, по обе стороны — классы, классы. В конце — дверь не дверь, вроде решётка; какая-то неведомая сила ближе не подпускает, вроде как отпружинивает от этого места всех любопытных и пришедших «раньше времени». Мрачная решётка, сквозь которую видно багровое пламя и пышет нестерпимым жаром.

И оттуда, с той стороны решётки, слышны — плачь, стоны и скрежет зубов. И какие-то технические термины пьяного колхозного тракториста — родного Бааскиного дяди — Митряя, которые он частенько применял при ремонте своего трактора: «Аю, бля! Ёптать дьобынай биляттар накОй ёппаш`мать!». А ещё Митряй употреблял такие слова, поддавши, когда ходил по деревне и беспричинно задирался до порядочных людей. Изредка приезжавший из райцентра участковый уже два раза предупреждал Митряя — «Ох, смотри, Митряй, доиграешься, дадут тебе срок!..» — видать, дали.

— Туда что, за нехорошее поведение помещают?

— Ага. И ещё — сразу после третьего замечания…

За дверью раздался истошный крик Бааскиной матери:

— ПомерлА! ПомерлА!.. — в глаза ударил до того яркий и ослепительный луч света, что Бааска аж зажмурился…

Открыв глаза, Бааска обнаружил что проснулся, в окошко светило яркое летнее солнце. Оказывается, когда мама рано утром пошла доить корову, обнаружила, что ночью пеструшка без всякой видимой на то причины околела. К вечеру внезапно умер дядя Митряй — на голову упал кирпич — это он как всегда спьяну устроил драку возле дома, где хозяева решили подремонтировать печную трубу… Похоже — это было последнее предупреждение.

Глава 2

Уже много лет не прекращался падёж скота, наступила долгая засуха, людей стали одолевать болезни. По деревне поползли слухи: «Старик сердится, чем-то люди ему досадили, кто-то потревожил его вековой покой».

Включилась общественная память: Старик был необычным шаманом — он никогда не камлал, не употреблял бубен, не надевал шаманский костюм, лечил больных заговорами и простыми словами, массажем, настойками различных трав, снимал сглазы и проклятия, и вообще — защищал свой род и селение от всяческих напастей.

Монньогон был человеком очень маленького роста, сухощавым. Был добрым, чутким, сердечным и отзывчивым… Надо бы его перезахоронить: потомки шамана при новой власти ни разу арангас не проверили…

* * *

Председатель Матвеев как в гипнотическом трансе смотрел на «вертушку» — телефон трезвонил без умолку вот уже минут пять. В недобрый час зашёл он в сельсовет, ходил бы сейчас по ферме да доярок пощипывал и отчитывал…

Спасение пришло в виде старой доярки Харлампиевны:

— Здравствуй, Матвеев! Вот скажи ты мне…

— Да погоди ты, старая, не видишь, телепен (телефон, як.,) — из райкома звонят!..

— Э-э…

— Эге… Возьми трубку, скажи что я на ферме политинформацию провожу!