Черная шкатулка - [9]
за то, что он ее открыл,
а старик Галлей
раз в семьдесят девять лет
может сверху посмотреть
на старую добрую Англию.
Такой у них, стало быть, уговор.
Значит, пока я тут занят сетью,
хочу вам сказать,
что старик прилетит в 65-м.
Смотрите,
чтобы мы еще здесь были.
Было бы глупо подвести старика.
Представляете, как он будет расстроен,
если не найдет то место, где играл в гольф,
свой клуб или Лондон?
А потом у нас снова будет время:
целых семьдесят девять лет.
коммуникации
Должно быть, особый характер был у человека. У того,
кто первым ударил в барабан. И впрямь особый характер,
ведь знал, что кто-то его услышит!
Никто не бьет в барабан просто так, для себя.
Разве что дождь и дети.
Видно, страстный был человек и страстно чего-то желал;
а, может, страстно боялся…
Видно, до этого он кричал, но джунгли поглотили его крик.
Тогда он взял палку и начал бить по дереву.
Там-там.
Тут-тут.
Многое изменилось с той поры. Погасли огни
на вершинах гор, и тамтамы гулко звенят в ритме танца,
отдавая почести английской королеве
или советскому премьеру.
Но не в этом дело, коммуникации действуют безотказно.
Точно старый горшок проволокой, свет обмотан паутиной
электромагнитных волн. В каждой каморке,
в палатках и пещерах, разливаясь, плещется море
радиопередач для женщин, музыкальных дуэтов
и репортажей с чемпионата по хоккею.
В темноте мерцают магические глаза, и пальцы радаров
ощупывают облака.
Мы слышим, как бьется сердце пса, который летает вокруг
земного шара, и знаем, в какое время ему был подан завтрак.
Мы плаваем в море невидимых импульсов и впечатлений.
Достойные смеха пловцы! Ведь и за спинами мировых
рекордсменов море тотчас смыкается вновь…
Коммуникации работают безотказно, это верно.
А за столом сидят двое — локоть к локтю и даже колено к колену,
и часто один не знает, что думает другой. Просто не настроен
на его волну.
И когда в одном тревожно гудят барабаны и полыхает пламя
возбужденных нервных токов, другой испытывает
отчаянную скуку…
памятник
В компетентной подкомиссии ЮНЕСКО
уже несколько лет лежит проект
доктора архитектуры профессора Тео Пишториуса,
заслуживающий экстренного рассмотрения:
на двадцатиметровом обелиске из синтетики — стремянка,
на самом ее верху — прыщеватый подросток,
еще не вышедший из этого прискорбного возраста.
В руках у него коробок спичек
(0,7x1, 8x2,5 метра),
и одной спичкой он с робкой улыбкой
пытается поджечь стремянку.
На обелиске надпись из чистого плутония:
«Человечество»
старое доброе время
Наступит время, и вместо замков шкафы будут с фотоэлементами.
Бабушка подойдет, даже не пошевельнет пальцем,
и шкаф откроется сам собой.
Налетят внуки. А крику сколько!
— Ой, у тебя там еще магнитофон! С кнопками! Баб,
чего ты его не выбросишь?!
«Да, — подумает бабуся, — я бы вам его включила,
послушали бы, что мне нашептал дедушка,
и навздыхал, и немножечко напел.
Но я стесняюсь».
И лучше сядет за рояль, который будет таким же черным
и почти таким же белым, как в прошлом веке, и сыграет им
старенький рок-н-ролл. И все будут говорить:
— Какая в прежние времена бывала музыка, такая нежная,
тонкая и ненавязчивая…
И все начнут вспоминать давнее прошлое —
эпоху первых атомных реакторов, старинных спутников,
желудочных зондов и далеких от совершенства бормашин.
На их лицах появятся слегка сентиментальные и
лишь чуточку иронические улыбки людей, вспоминающих
старое доброе время.
сотворение мира
Была одна девочка, совсем еще маленькая,
и эта девочка сильно плакала.
Вы уж меня извините, сидела на горшочке и
горько-прегорько плакала.
Звали ее Ева. Ладно?
Прошло полтора часа, и никто не знал,
почему она плачет.
— Ева, — говорю, — дай мне немножечко твоих слезок,
я их спрячу в маленькую черную шкатулку.
Девочке это понравилось.
Она мне их наплакала целую чашечку, потом перестала
и говорит:
— Мама мне сказала, что я тоже буду мама.
И у меня будет мальчик, кудрявенький такой, хороший,
и еще девочка — толстушка и хохотушка.
И теперь я боюсь:
а вдруг с ними что-нибудь случится?!
И оттого плачу.
Дядя Людвик, давай мы с тобой сами сделаем такой мир,
чтобы в нем никто не боялся!
Мы принялись за работу и сделали его.
На славу мир удался.
Он был из пластилина, весь красный. Снаружи и внутри.
Вулканов мы делать не стали, про границы забыли,
казармы у нас не поместились, для тюрем места тоже не осталось.
Мир этот Ева взяла с собой в постельку,
а я пошел домой и включил последние известия.
голубые глаза
Вот видишь, Маня, а ты боялась. Я, правда, тоже боялась,
но тогда мне было не до этого. Мне надо было, доченька,
коров подоить да свиней накормить, а меня еще животом
попрекали и говорили:
— Не могли до свадьбы подождать?!
А когда придет Франтишек, глянь на него ласково, да ты
сама знаешь, не мне тебя учить, и смотри во все глаза,
как он на тебя посмотрит и что скажет сначала, а что потом.
И бабы, что с тобой в одной палате, пусть говорят:
«вылитый отец». И что, значит, нос его, и смеется, как он.
За молоко не бойся, молока у нас всегда хватало.
А когда будешь давать грудь и станешь с ним говорить,
разговаривай с ним ласково и не спеша. Скажи ему:
— Бабушка велела передать, что все тебе на этом свете рады,
солнышко ты наше ясное,
мужичок синеокий,
крикун бессердечный.
