Черная маска. Избранные рассказы о Раффлсе - [36]

– Артур! – вскрикнула она так громко, что её можно было услышать посреди площади.

Потом они стояли, вглядываясь друг в друга, без единого движения, а немного погодя открылась и с грохотом захлопнулась входная дверь. Это вышел из дома её муж – отличная фигура, но притом испитое лицо и чрезмерно осторожная походка человека, старающегося сохранять равновесие. Он разрушил очарование момента. Его жена подошла к балкону, обернувшись, посмотрела в комнату, затем снова вслед мужу, и на этот раз я смог разглядеть её лицо. Это было лицо человека, переводящего взгляд с Гипериона на сатира. И затем я увидел, как кольца на её руке вспыхнули, когда она нежно положила руку на плечо Раффлса.

Они исчезли, и я не мог больше видеть их в окне. Их головы мелькнули на секунду в другом окне. Затем они скрылись из виду, и в глубине дома светом озарился уже другой потолок. Они ушли в дальнюю гостиную, за пределы моего обзора. Служанка принесла кофе, но хозяйка поспешила забрать поднос у двери и вновь исчезла. На площади по-прежнему было тихо. Я постоял ещё несколько минут, не двигаясь с места. Пару раз мне показалось, что я слышал их голоса из дальней гостиной. Но мне могло и показаться.

Те читатели, кого интересует моя реакция на подобные события, смогут легко догадаться, что происходило в моей душе в те минуты. Мне совершенно не хочется вспоминать об этом. Я помню, что думал тогда о Раффлсе. О том, что его раскрыли, о том, что он воскрес для мира. Но только один человек знал об этом – женщина, чьё лицо ясно говорило о былой любви. Сохранит ли она его тайну? Сообщит ли он ей, где он живёт? Было ужасно думать, что наши дома так близко друг от друга, но тут же пришло понимание, как с этим быть. Он не скажет ей, где живёт. Я слишком хорошо его знал. Он убежит, как только сможет, и я с моим инвалидным креслом не должен разоблачить его. С этой мыслью я потащил чёртову коляску за ближайший угол. Затем я стал ждать – по крайней мере, я ничего так не испорчу – и через какое-то время он появился.

Он передвигался быстро, и я понял, что был прав – Раффлс не стал изображать перед ней инвалида. Но, повернув за угол и увидев меня, он с радостным возгласом плюхнулся в кресло и с облегчением длинно выдохнул.

– Отлично, Банни, ты всё сделал как надо! Возвращаемся в Эрлз-Корт, она, возможно, последует за мной, но не обратит внимания на инвалида в кресле. Домой, домой, домой и ни слова пока мы не доберёмся туда!

Возможно, последует?! Эта женщина, в длинном плаще с капюшоном, настигла нас прежде, чем мы миновали домики на южной стороне площади. Но она даже не взглянула на нас, и мы увидели, как она благополучно повернула к Эрлз-Корту, а не в сторону наших скромных домов. Раффлс дрожащим голосом поблагодарил всех богов и через пять минут мы были уже в квартире. В этот раз Раффлс наполнил наши стаканы и нашёл сигареты, и впервые (и единожды за всё время моего знакомства с ним) он осушил свой стакан одним глотком.

– Ты не видел ту сцену на балконе? – спросил он наконец. И это были его первые слова после того, как женщина прошла мимо нас.

– Ты имеешь в виду, когда она вошла?

– Нет, когда я спускался.

– Не видел.

– Я надеюсь, никто этого не видел, – сказал Раффлс искренне. – Не сказал бы, что мы были вылитые Ромео и Джульетта, но ты, Банни, пожалуй, выразился бы именно так!

Он уставился на ковёр с такой кислой миной, какая только может быть у влюблённого.

– Старое пламя? – спросил я осторожно.

– Замужняя женщина, – простонал он.

– Это я понял.

– Но она всегда ей была, Банни, – изрёк он с сожалением. – Вот в чём беда. И это определяет всё!

Я понимал его, но не мог взять в толк, как это может повлиять на нас здесь и сейчас. Он ведь смог улизнуть от неё. Разве мы не видели её, идущей по ложному пути? В будущем следует проявлять двойную осторожность, но для немедленного беспокойства причин нет. Я процитировал фразу Теобальда, но Раффлс даже не улыбнулся. Его глаза были опущены всё это время, а когда он взглянул на меня, я понял, что говорил с глухим.

– Ты знаешь, кто она? – спросил он.

– Не Ева.

– Жак Сайар, – ответил он так, будто это всё объясняло.

Но имя оставило меня равнодушным. Я слышал его, но на этом всё. Мне было жаль своего невежества, но я предпочитал литературу любому другому искусству.

– Ты наверняка знаком с её картинами, – продолжил Раффлс терпеливо, – но, полагаю, ты считал, что художник – мужчина. Её работы понравились бы тебе, Банни. Тот жизнерадостный рисунок над буфетом сделан её рукой. Иногда её дерзают выставить в Академии, иногда избегают. У неё своя студия на этой же площади. Раньше они жили рядом с Лордс.

В моей памяти медленно всплывали смутные воспоминания об отражениях нимф в лесных озёрах. «Конечно!» – воскликнул я и добавил что-то об «умной женщине». Раффлс аж подскочил.

– Умная женщина! – презрительно усмехнулся он. – Если бы она была лишь умной, я бы чувствовал себя в полной безопасности. Умные женщины не могут забыть о своём уме, они используют его так же плохо, как пьяный мальчишка, и примерно настолько же опасны. Я не назову Жака Сайара умной в том, что не касается её искусства, как не назову её женщиной. Она делает мужскую работу под мужским именем, имеет волю десяти самых храбрых людей, которых я когда-либо знал, и я не постыжусь сказать тебе, что боюсь её больше, чем любого другого человека на Земле. Я порвал с ней однажды, – мрачно проговорил Раффлс, – но я знаю её, как никто другой. Если бы меня спросили, с кем в Лондоне я менее всего хотел бы столкнуться, я бы назвал Жака Сайара.