Через край - [5]

Я встал с подоконника.

— Ну, Михал, приятно с тобой поболтать, да нужно приниматься за работу, у меня много дел, и тебя ребята ждут не дождутся.

Сказав это, я закрыл окно и отошел в другой конец комнаты. Ноги у меня были все еще как ватные, и вообще я ужасно себя чувствовал, уши горели, кончики пальцев на обеих руках задеревенели. Этот паршивец все еще торчал под моим окном, раздумывал, негодяй, но вскоре он выпрямился, сунул руки в брюки и не спеша поплелся к своим дружкам. Я исчерпал все свои возможности, обессиленный, я мог только стоять, смотреть и ждать. Дружки окружили гаденыша, что-то наперебой говорили, размахивали руками, он же, спокойный, с сознанием своего превосходства (ох, что за гад!), стоял среди них, держа руки в карманах, а когда они умолкли, задрал голову и прямиком по колдобинам двинулся вперед, дружки последовали за ним.

Выпотрошенный душевно до предела, я подошел к окну. Какая была тишина! Они шли по двору всей компанией, обступив своего главаря, который, похоже, что-то им рассказывал, а они его слушали и так дошли до другого конца, где была глинистая площадка, там они еще долго стояли и болтали, потом вдруг разбежались, четверо в одну сторону, трое в другую, и началась игра, играли до самой темноты, я же сидел в своем кресле у окна, видел их фигуры, но крики не долетали до меня, я был ужасно измучен, вот, собственно, и все или почти все. Теперь я тоже скверно себя чувствую, я ужасно устал. Все устали. Тишина.

* * *

На следующий день он опять пришел раньше товарищей и постучал в мое окно. Ожидая этого, я заранее задернул шторы и притаился в глубине комнаты. Он стучал много раз, этот бесстыжий, нахальный юнец. Я видел его физиономию, прилипшую к стеклу, он же не мог меня видеть, но я все равно ругал себя за то, что не спрятался в передней, теперь мне нельзя было даже пошевелиться, и пришлось в таком не слишком удобном положении торчать в углу до тех пор, пока он наконец не убрался. Он пошел напрямик через двор, дружки его уже собрались на новом месте и ожидали его, а я снова просидел весь день до самой темноты в своем кресле — они, как обычно, играли, была тишина, смертельная усталость, признаюсь, дальше мне не хочется писать, но все же попытаюсь.

Один мой случайный знакомый времен войны, некто Бенек, когда в воздухе нависала опасность, говаривал так: «Нужно выйти, — говорил он, — посмотреть, есть угроза или нет, если есть, то лучше выйти ей навстречу». Так я и поступил на следующий день. Зная, что проклятый мальчишка вскоре появится, я в половине четвертого распахнул окно, сел за письменный стол, положил перед собой страницу, на которой у меня как раз застопорилась сюжетная ситуация, и, взяв в руки вечное перо, сделал вид, будто пишу. Я чувствовал себя измученным, мысли неприятно роились где-то в затылке, но я упорно изображал человека, погруженного в работу, и так вошел в роль, что, когда паршивец показался в окне, я, подняв голову от пустой страницы, посмотрел на него отсутствующим взглядом. Наглец даже опешил от неожиданности.

— Здравствуйте, — сказал он довольно робко.

На это я, как бы очнувшись:

— А, это ты! Здравствуй! Что скажешь?

Я заметил, что он слегка покраснел, но на сей раз я не получил от этого удовольствия, видимо, изрядно переутомился.

— Она здесь?

— Кто?

— Ну она.

— Она? Кто такая? Ах, да, райская птица. Ну конечно, здесь. Видишь, я даже забыл поблагодарить тебя и твоих товарищей за то, что вы теперь играете в другом месте, это очень мило с вашей стороны. Хорошие вы ребята.

— Вы не отдадите ее?

— Куда?

— В зоопарк.

— Нет, зачем же? Когда тихо, ей здесь хорошо. Все в порядке. Еще раз спасибо тебе. А теперь, Михал, ступай, я очень занят. Привет!

На этот раз мне удалось избавиться от него. Немного помешкав, он ушел, потом они играли в футбол, а я, затворив окно, смотрел на них и — вынужден повторить — чувствовал себя обессиленным. Мой план, как я уже говорил, был продуман до мелочей, я точно следовал ему и добивался успеха, все, казалось, было учтено и предусмотрено, и вот теперь, когда пришло время пожинать плоды, один маленький уязвимый пунктик, на который я вовремя не обратил внимания и вообще упустил его из виду, вдруг стал разрастаться, заслонять все прочее, главенствовать, грозя погубить всю затею. Дурные мысли терзали меня по ночам. Я лежал в тишине, а они не давали мне покоя. О, хоть бы наехал на этого оболтуса трамвай или троллейбус, машина, грузовик, мотоцикл, что угодно, чтобы его длинные ходули в джинсах перебило, а еще лучше пусть сгинет, пропадет пропадом, исчезнет с глаз моих, на кой черт нужен такой паршивец, ничего хорошего из него не выйдет, сплошное свинство, почему я должен мучиться и страдать из-за такой дряни, с меня хватит своих забот, и так уже чувствую, что горб растет, другие, может, своих горбов не чувствуют, а я не чувствовать не могу, все соки мои, как кровь из раны, уходят в уродливый корень проклятого горба, так пусть же Хоть этот лоботряс перестанет меня преследовать, пусть не торчит под моим окном, не стучится, не подстерегает меня. От таких мыслей и мстительных грез я извелся вконец. Хорошо не помню, уж очень я устал, но мне кажется, что в это время я стал меньше обращать внимания на неурядицы с моим слухом, начало всей этой истории представлялось мне бесконечно далеким, вроде затерявшегося в глубине веков мифа. Так обычно и бывает. Вначале возникает проблема, но когда начинаешь как белка в колесе крутиться, чтобы ее разрешить, остается одно кружение, а то, что было с самого начала, куда-то девается, крошится, разрушается, блекнет, уменьшается, теряет четкость очертаний, гибнет и улетучивается как дыхание. Теперь одно кружение важно, и из-за него, сами того не замечая, вы вдруг оказываетесь в положении человека, стоящего на голове. Все чаще люди видят, как вы вроде бы ходите по улице, разговариваете, что-то из себя изображаете, спариваетесь, кряхтите в клозетах, хотите спасти мир и человека (да снизойдет вечный покой на измученные наши души!), а на самом-то деле это одна видимость, обман незрячих, на самом-то деле вы стоите на голове, и вот я вокруг себя вижу одни ноги, ноги и только ноги, пары бессильных ног, по-младенчески сгибающихся и разгибающихся.